БЕСПРЕДЕЛ-8. Спецпаратур: Одержимость, или Тараканы, которые всегда со мной
Как обычно, во время прохождения ВПК-8 проходит и параллельный турнир по тем же темам, что и основные туры.
Тему и задание Спецтура можно посмотреть здесь.
Конкурс анонимный, просьба до завершения голосования работы под своим именем не публиковать. Работы могут присылать как жители Пристани, так и прохожие "гости столицы", не говоря уже об игроках команд. Члены жюри тоже могут, ибо тоже люди. Почтовый адрес: vpk-bespredel@mail.ru. Условия два: работа должна быть свежей, написанной специально для текущего тура конкурса и не должна быть в числе участвующих в основном конкурсе.
!!! Напоминаем, что здесь обсуждаются поэтические достоинства или недостатки конкурсных произведений. Любые высказывания о политических взглядах авторов и читателей будут удаляться и переноситься на форум. Поэтому желающим выяснить политические отношения лучше сразу туда. !!!
==================================
Здесь читаем и обсуждаем, а голосуем тут.
От 3-х до 17-ти произведений в шорт.
Трем можно дать первое место (+1 балл)
Голосуем до 20ч мск 30 декабря 2024г.
==================================
Конкурсные произведения:
1. Зайчики солнца
Кто одержим океаном и виллой в Каннах,
кто – кадиллаком, а мне подавай ушастых:
зайчики солнца, запрыгивайте в карманы
или на плечи – пойдём, разбазарим счастье.
Будем чудесить, разбрызгивать капли солнца
в тёмные окна, в пустые дворы и скверы.
Хмуро без вас: не мечтается, не живётся
в пасмурном мире, где в сумраке ждут химеры.
Прыг – на берёзу, согрейте ворон озябших,
прыг – на овчарку у старого магазина.
Станет реальность светлее чуть-чуть и краше,
может быть, даже у сплетницы – тёти Зины.
Снова зима забросает снежками души.
Ветер завоет, как волк, потому что страшно.
Зайчики солнца – улыбчивые зверюшки –
с вами и злюка-январь не смурной, а няшный.
С вами в обнимку усядусь в уютном кресле,
чай заварю апельсиновый, ароматный.
Пофилософствую, глядя на небо, в бездну,
о бестолковости жизни без меньших братьев.
Без мимимишности скучно и одиноко.
Кто-то заводит собаку, кота и прочих.
Мне для счастливости надо совсем немного:
солнечных зайцев охапку – игривых очень.
2. Впечатлюга от КГП
Стихопортал заполонили
Коты, да в бога душу мать!
Ну тут придётся или-или,
Стихи на "мяу" выбирать.
Коты, да в бога душу мать!
Ну тут придётся или-или,
Стихи на "мяу" выбирать.
Прикольная ваще-та сторри -
Пушистым ведомо про то,
Что Графскую однако вскоре
Перебрендуют в Котодом!
Пушистым ведомо про то,
Что Графскую однако вскоре
Перебрендуют в Котодом!
А Тимофеев, подытожив:
" Ну шо, засранцы, от винта!
Пишите, "котики", ничтоже
сумяшись, только про кота!"
" Ну шо, засранцы, от винта!
Пишите, "котики", ничтоже
сумяшись, только про кота!"
Такая нынче одержимость -
Поэт читателю на бис
Талант, упорство и решимость
Дарил за пошлое "кис-кис".
Поэт читателю на бис
Талант, упорство и решимость
Дарил за пошлое "кис-кис".
3. сапожник
время
время
на стены лезу
поезд приближается неуклонно
мы договор подписали с бесом
но бес оказался палëный
отрезает душу гад по чуть-чуть
и я кричу
какой ты бес
неумëха
сапожник
ничего не можешь, тянешь жилы
не достаëшь до сердца, сдираешь кожу
где твоя хвалëная одержимось
а он проворачивает рашпиль у меня в груди
щаз, говорит, погоди
держусь, дышу глубоко и ровно
стараюсь верить, что он не брешет
а время с ухмылкой пробегает и ждëт на перроне
от снега белом
обледеневшем
и громко считает
один
один
один
и поезд уже гудит
я ору, вселяйся, бездарь, да только
бес обиженно ноет – слишком маятно
искромсал всю душу ирод, а толку
занято – говорит
место занято
собирает свои бесполезные инструменты
и валит, хоть неустойку требуй
время из поезда шлëт мне пламенные приветы
перрон равнодушно пялится в небо
я опять продержался, прошëл по краю
не успеваю
4. Великолепие идеи...
Гаврила одержим идеей –
стишок на конкурс написать,
чтоб рожи судящих кандеев
вдруг осияла благодать.
Идея, право, навязалась
(«навязчивая», говорят),
пущай и стрёмно это малость –
хреначь, Гаврила, всё подряд!
Про идеалы и про сучек,
что пьянка с друганом свята,
и про любовь добавь до кучи,
а для победы – про кота.
И вот ещё одна идея,
чтоб бахнулся читатель ниц:
с ухмылкой доки-прохиндея
ставь подпись – «граф», а лучше – «принц»!
5. Преемник
Мученикам, узникам и узницам посвящается
Резанной зэчке док вставил чужое сердце.
Грудь под соском зашита, короткий вздох.
Жизнь убежала, подобно дурной наседке,
Донор, несчастный тузик, тотчас издох.
Ладное тело омыли от свежей краски.
«Эльза, зовите Фицце» (хихикнул чëрт).
Фицце - мучитель, палач и сторонник газа,
Так что рога-копыта здесь не при чëм.
Цимес победы за Янкелем, где же пьянка?
Танцы тюремных кукол в ночном белье?
Дал указания, пишет в тетрадку глянув:
- Двадцать второе тело и, - побелел...
Хочется плакать - подобное было в детстве.
Кухня, кухарка, руки, мука - он смог
Вымесить в женское тело тугое тесто.
Маленький доктор избран, он - словно бог.
Избранный гений заходит в тюрьму без стука:
Порвано горло, Фицце - дрожит листом,
В камере газ, а в углу завывает сукой
Слабая женщина вот такой исход.
Старенькой Менкель понравился хилый Янкель:
Гонит проблемы курицей, сеет страх
В душах подопытных тел,
чисто моет склянки,
Молод (не видел - пятого рейха крах)
6. Соседи по палате
Не спишь, Гаврила? Очень кстати –
мой, Торквемады, пациент!
Нам здесь с тобой в одной палате
торчать до греческих календ...
Воспоминания заели?
Кричат инстинкты Чикатил?
Врач, опасаясь этой хери,
тебя к кровати прикрутил.
Кидался на красоток в парке,
ментов до крови искусал...
Ты – одержимый высшей марки,
прославлен битием сусал.
Нет, не гаданием на чае,
не волей докторов-зануд –
то, что мы вместе – не случайность,
а ты ниспослан мне на суд.
Желанья бесят хуже тёщи?
Что приумолк – очко жим-жим?
Эх, жаль: не разложить костёрчик...
Ты, грешник, бесом одержим!
Вот я – нормальный инквизитор,
из псов Господних волкодав.
Тебе, не крысясь нарочито,
скажу: Гаврила, ты не прав.
Мне – дар смирительной рубашки?
Смиряюсь, Господа любя:
мой крест – карать в грехе погрязших...
Дай только срок – сожгу тебя.
7. Алисовое
У меня какая-то странная одержимость.
Всюду кролик мерещится белый –
зовёт, торопится.
Я ему говорю: дружок, покажи, покажи мне
мир, в котором другие, живые жизни,
вне законов постного да лицемерного
общества.
И чем дальше, тем чудесатее, тем чеширней:
свет зелёных туманов,
луна – как яйцо драконихи.
В нереальности можно быть феей,
принцессой, джинном
или быть настоящей, взбалмошной, неукротимой,
даже розовым слоником.
Там не скажет тебе никто,
что ты ненормальна,
там нормальность – понятие хлипкое, растяжимое.
Шляпник, может быть, даже на свете
всех-всех реальнее,
потому что он верит в дружбу нетеатральную,
потому что он против рамок
и злой режимности.
Очень важно, когда ты можешь в любое время,
словно в детстве, и к Соне, и Зайцу прийти
с печеньями,
поболтать на серьезные иль пустяковые темы.
Это вовсе не страх и сбегание от проблемы –
откровение.
Ныне мир сумасшедший
спустился с полотен Босха,
вавилонскую башню возводит – мол, сам с усами я.
Так бывает частенько:
реальность нам лжёт,
и жёстко,
убегаешь в волшебную сказку, иную плоскость.
…Вдруг однажды они поменяются полюсами?
8. Об одержимости победой
Гаврила одержим победой,
гляди – кропает стих опять:
не надо пацану обеда,
лишь дайте всюду побеждать!
Желает в конкурсе поэтском
гаврильи щёченьки надуть
(идейка, право, не важнецка –
тут не талант вопит, а дурь).
Победа как хвостом крутила –
так и покрутит в этот раз...
– Кудыть тебя несёт, Гаврила?!
Ты у жюри в зубах увяз.
А конкурсы – амбиций кучка:
без них на сайтах тишь да гладь.
Тебе б победу, эту сучку,
не одержать – передержать!
9. День
Был этот день воинственно нелеп.
Декабрьский снег кружился одержимо,
Что тот ребёнок, не хотел ложиться.
Голодная ворона ела хлеб.
И озиралась, шум да голоса
Её дразнили, самогоном пахло.
Седой мужик, отгоревавший вахту,
Дрожа душой, спешил себя спасать,
Друзья привычно хаяли Москву:
Зажрались мол, и "берегов не чуют".
Мат, разговоры довели пичугу,,
И, щёлкнуло в копеечном мозгу.
Под кучей перьев полыхнул пожар.
Двум неучатам, бывшим "в удалëнке",
Бежавшим мимо и орущим звонко
Пропела возмущëнно-дерзко - "кар!".
Уборщица, гордясь, несла свой МРОТ
Из вымытой коммерческой конторы.
Шёл по пятам злокозненно и скоро
От порошка зависимый урод.
С билборда улыбался новый мэр,
Сулил тепло, дороги и работу.
Он должностью был сильно озабочен
(Четыре пишем и один - в уме)
И всё что было - было от души.
Провинциально- по своим лекалам.
Из года в год здесь всякий вовлекался
В нелёгкую задачу скромно жить.
Настырничал, кружился снегопад.
Мужик в хб орал: "Прощайте, братья!"
День, словно фронтом призванный контрактник,
Вдаль уходил. И к вечеру пропал.
10. Наш паровоз!
Гаврилу кличут «паровозом» –
ну ооочень любит он «гудеть»!
Смотри, как принимает дозу –
пуста бутылка уж на треть...
Талант нужон во всяком деле,
а наиболее – в таком.
Да мы б «Будь-будь!» – и ошалели,
а он с отпадом не знаком.
Наш «паровоз» вперёд летит,
сшибая стол и стулья ловко.
Стакан дерябнет по пути –
видна гаврилья тренировка...
Без всяких комплексов и схизм!
И никакого тут «жим-жима»...
Так это ж спиртом одержимость,
а ты орёшь – «Алкоголизм!»
11. Голоса.
– Поверишь ли, Ариадна? – сказал Тесей. –
Минотавр почти не сопротивлялся.
( Хорхе Луис Борхес)
Ну же, не бойся. Мы просто поговорим,
Славная нежная девочка царской крови.
Тенью войди в мой таинственный лабиринт.
Тайна – текучая тьма с потолками вровень.
Зябким речным тростником не дрожи у врат.
Манит вперед любопытство с безумной силой.
Это не точно, но, вроде бы, я твой брат,
Только родился чудовищно некрасивым.
Я очень сильный, но не причиню вреда.
Знаю, не видно, но ты прикоснись ладонью –
Маска быка у меня на лице всегда,
С детства, с тех пор как себя я хоть как-то помню.
Думаешь, я нападаю, вонзаю серп
Рогом под сердце, душой свирепея грозно?
Старые боги питаются страхом жертв.
Кровь – это так, антураж для толпы безмозглой.
Чаще всего человек погибает сам.
Ужас и мрак забирают свое без споров.
Мне остаются лишь разные голоса –
Стоны, что эхом блуждают по коридорам.
Это ведь все, что я слышу в моей тиши,
Помню до слова, до самой последней ноты...
Лучше теперь ты мне что-нибудь расскажи,
Голос певучий даруя душе голодной.
Поздно? Уходишь? Дождусь. Говоришь, на днях?
Вот путеводная нить – отыскать по следу.
Только скажи мне, ведь ты не предашь меня?
Пусть я чудовище, я бы тебя не предал.
12. О доминантах
Гаврила – парень доминантный:
искусник в домино играть.
Для этого Гаврилам надо
все эти фишки знать на ять.
Забить козла, причём – костями?
Ну ты, Гаврюха, и жесток!
Такое не расскажешь даме...
(Дерябну водочки чутόк.)
Колотит во дворе до ночи,
аж стёкла в окнах дребезжат.
Сосед, бывало, крикнет «Кончи!»
и выльет матерка ушат...
Гаврила – это вам не Путин:
в дзюдо его страшит режим.
Но домино – гаврилий пунктик,
он этим спортом одержим.
13. Напрасное
Когда погрязла Иудея в грехах, как в омуте налим,
Чудак с навязчивой идеей приехал в Иерусалим.
Он правил транспортом мослатым, и голову ломал народ:
Зачем уселся на осла-то и едет задом наперед.
Но чествовал – на всякий случай. А вдруг чудак не лыком шит?
Роптать – себе дороже, лучше втихую выдать за гроши.
И сдали вскоре, с потрохами, что были все еще при нем.
Мол, так и так, он власти хаял, вовсю играючи с огнем.
Такие игры — это слишком. О том ходил повсюду слух.
Что светит неформалу вышка, понятно было и ослу.
И так-таки оно и вышло. Дивились зрители окрест,
Пока законов местных дышло чудесно превращалось в крест.
Прибили - истово, покрепче, без жалости и без штиблет.
А после набожные речи долдонили две тыщи лет.
И чтут рождение с кончиной, божась учение беречь.
Хоть и сдана в ломбард овчина, едва ли стоившая свеч.
14. Фанат
Гаврила вырос патриотом –
за городской «Зенит» болел.
Вчера слегка побил кого-то...
Так это ж спорт – всего-то дел!
Ментам к чему бы прицепиться –
у них по ловле фанов план.
Гаврилушка такая кися...
Болельщик, а не хулиган.
Прекрасна спортом одержимость!
Трибуны ведь не зря ревут:
ишь, понаехали из Химок...
Химеры ихние – не гут.
А значит – жжём: «Судью на мыло!»,
штук двести дудочек орёт,
петарды бахают нехило...
Эх, жаль – сломался пулемёт.
Гаврила белый и пушистый?
Нет – сине-бело-голубой!
Фанаты мы, а не фашисты,
и забивон – священный бой.
15. бредни
ей хочется верить, что лучшее впереди,
забыть эти бредни и раны не бередить,
бродить по бродвеям и прочим нездешним рю,
по небам и землям
без пошлины декабрю.
она улетает в париж (или кострому).
она забывает, что вся отдана ему –
пьянящему свету, большой неземной мечте.
других обнимает, пускает в свою постель...
забыть эти бредни и раны не бередить,
бродить по бродвеям и прочим нездешним рю,
по небам и землям
без пошлины декабрю.
она улетает в париж (или кострому).
она забывает, что вся отдана ему –
пьянящему свету, большой неземной мечте.
других обнимает, пускает в свою постель...
но свет настигает, заветным огнём дыша.
и мается тело, и снова летит душа –
в шкатулку желаний, хранимую столько лет,
где явственны грёзы,
где самый большой секрет,
где минимум прозы,
где тени иных планет,
где тот, самый главный,
которого в мире нет.
и мается тело, и снова летит душа –
в шкатулку желаний, хранимую столько лет,
где явственны грёзы,
где самый большой секрет,
где минимум прозы,
где тени иных планет,
где тот, самый главный,
которого в мире нет.
16. Гаврила трансильванский
Гаврила любит покусанья –
он в Трансильвании живёт.
В Хэлоуин без понуканья
рвёт в клочья тамошний народ.
Парит в сиянье полнолуний,
вервольфом мчится по лесам,
сам Дракула у нашей клуни
Гаврилою был покусáн.
Культурен, но не без нажима –
отметка Гарварда видна...
Он одержим неудержимо
питьём кровавого вина.
Старанья не проходят втуне –
элитней всех гаврилий род,
раз у окрестных евро-дурней
Гаврила кровушку сосёт...
17. Ненужное
Да не нужно уже мне ни взглядов твоих, ни губ,
чуть обветренных, нежно целующих, больно лгущих.
Засыпаю под утро, во сне от тебя бегу.
И прилежно учусь не гадать на кофейной гуще.
Да не нужно уже приезжать, приносить цветы,
и глазами ласкать, и бесстыдно шептать о страсти.
Всё, что сложным казалось не станет теперь простым.
Есть отличная карта - отметины на запястьях,
я по ним проложила маршрут не тебе, а мне -
самолёт, электричка, направо, налево...
Впрочем, всё неважно, ненужно. Обратной дороги нет.
Просто встреча. Разлука. И ты между ними прочерк.
Да не нужно уже...
18. Эпоха бдительности
Строчил Гаврила анонимки –
он за страну переживал.
В Москву приехал из глубинки,
с женой и матушкой, в подвал.
В то время анонимок море
переполняло МГБ;
задача масс – стоять в дозоре:
засланцы есть в любой избе!
В порыве зоркости народной
писали друг на друга все.
Бумажка – не болтливый рот мой,
а бдительность во всей красе.
«Пиши на трезвую, подумав...»
В Лубянку бил девятый вал.
И сам товарищ Абакумов
сигналов важность подтверждал.
Как – от Гаврилы нету толка?
Он – пролетарский элемент
и одержим гражданским долгом,
а ты, сучара, – диссидент!
19. Натюрморт
Плодом запретным с детства одержим,
я штурмовал, причём неоднократно,
соседских огородов рубежи
с мешком и куражом почти что ратным.
Потом поднаторел уже в ином,
хотя и не без риска для здоровья,
когда плодово-ягодным вином
сменилась в доме выпивка коровья.
Ушел окрестных груш и яблонь снег
на задний план - из песни про Катюшу.
А вот сама она и иже с ней
тревожить стали ветреную душу.
И я скакал среди прекрасных дев,
как тот козел из присказки - в капусте,
услады море в девах углядев
и алчно теребя бородки кустик.
Я фруктом был еще, признаюсь, тем:
крушил сердца - как спелые арбузы,
стараясь избегать опасных тем –
про верность и супружеские узы.
И вот дожил до старческих седин
и тем же девам стал уже не нужен.
В сухом остатке – плаваю один,
но чаще не по морю, а по лужам.
Запретным я как прежде одержим,
летя порой стремглав на те же грабли.
Но с каждым днем постельней мой режим,
и крепче пришвартован мой кораблик.
20. Наш сомелье!
Гаврила смолоду – политик:
он в политурах знает толк.
Гляди-гляди, из дому вытек –
поматюкался и замолк.
Жистя трудна без политуры,
пусть и ругается жена.
Ведь бабы, как известно, дуры,
и с лекциями шла б она!..
А мужу хочется до колик
дерябнуть и с женой – в кровать...
Гаврюха – он не алкоголик,
но любит «отлакировать».
21. Страстная метель
В окно погода билась и стучала.
Так пойманная птица бьётся в кровь
О прутья клетки. "Не подлить ли чая? -
Вы спрашивали. Чашка, чайник, бровь.
Щека лукавой ямкой обещала
Непроизвольный, сдержанный смешок.
В саду метель протяжно и печально
Собакой выла. Ох, как хорошо
Сидеть в гостях! Печенье и баранки,
Мед липовый и тëплый каравай
Есть не спеша и верить утром ранним
Восходу, полной мерой пировать,
Дышать снаружи в наледь на окошке,
Жрать снегирями капельки рябин
И свежий наст пятнать неосторожно,
Чешуйками снег делая рябым.
Над шуткой хохотали, как девчонка.
Но за полночь с плеча спустилась шаль...
В ту ночь метель мела ожесточëнно.
Могло ли это в чём-то помешать?
22. Белая синица
Белой птичкой влетаю в зиму я.
Снег колючий несётся вслед.
Удержи меня, одержимую,
от стремления в бездну бед,
от падения в одиночество,
от ошибочного пути,
от того, чего нет, а хочется,
но, воистину, не найти.
Мне, озябшей пичуге маленькой,
потерявшей удачи нить,
надоело сидеть да маяться,
надоело роптать да ныть.
Долго билась, стучалась в стёкла я,
долго хохлилась в холода.
Мне найти бы ладошку тёплую –
не летела бы никуда.
Время смутное – время лживое.
Да и я себе вечно лгу…
Снег колючий несётся вслед.
Удержи меня, одержимую,
от стремления в бездну бед,
от падения в одиночество,
от ошибочного пути,
от того, чего нет, а хочется,
но, воистину, не найти.
Мне, озябшей пичуге маленькой,
потерявшей удачи нить,
надоело сидеть да маяться,
надоело роптать да ныть.
Долго билась, стучалась в стёкла я,
долго хохлилась в холода.
Мне найти бы ладошку тёплую –
не летела бы никуда.
Время смутное – время лживое.
Да и я себе вечно лгу…
Удержи меня, одержимую.
Если сможешь найти
в снегу.
Если сможешь найти
в снегу.
23. Рецептец
Гаврила – трепетный любовник:
трепаться обожает он.
В делах риторико-альковных
Гаврила – новый Цицерон.
Он трепется и «до», и «после»,
в постели и знакомства для:
не дон-Жуан – певучий козлик,
такие мекает ля-ля...
Гаврилы одержимы трёпом.
А почему? Умны вконец! –
Напомню прочим недотёпам:
ушами любит наш бабец.
24. Снег
Ногам больно, иду босая,
море шлёпает по песку ладонями.
Это не я тебя бросаю,
это просто мы ничего не поняли.
Глазам больно, когда я вижу,
сколько между нами городов, домов, стен.
Но даже если б жили ближе,
жребии брошены - ты не с той, я не с тем.
Губам больно, шепчу глупости
о том, что было, чего теперь уже нет.
Ветер злобно толкнул в грудь и стих.
... а потом выпал снег.
25. Неугомонное
Судьба опять у носа крутит фигу,
пинком под зад в квартире приземлив,
и я теперь забытым старым бригом
который день тоскую «на мели».
пинком под зад в квартире приземлив,
и я теперь забытым старым бригом
который день тоскую «на мели».
А за окном вращается планета,
и дни со мной играют в чехарду,
но верю я, что непременно где-то
меня сюрпризы ойкумены ждут.
и дни со мной играют в чехарду,
но верю я, что непременно где-то
меня сюрпризы ойкумены ждут.
Висит на стенке календарь-горчичник,
ему с души ломоту мне не снять.
А ныть и ипохондрить неприлично,
и я ныряю в travel-благодать:
ему с души ломоту мне не снять.
А ныть и ипохондрить неприлично,
и я ныряю в travel-благодать:
в чащобе квест, подъём на кручу адский...
Привал — без сил проваливаюсь в тьму.
Огонь в костре запляшет по-цыгански,
и я Синильгу* робко обниму.
Привал — без сил проваливаюсь в тьму.
Огонь в костре запляшет по-цыгански,
и я Синильгу* робко обниму.
Укроемся с певуньей под навесом,
пять капель ласки мне она нальёт,
освободив меня от груза стрессов.
Я, разомлев, сорву с неё бельё...
пять капель ласки мне она нальёт,
освободив меня от груза стрессов.
Я, разомлев, сорву с неё бельё...
...А утром дальше позовёт дорога.
Рюкзак — что крылья, на плече — «весло».**
Звериных троп на белом свете много —
как мне с мoим «безумствoм» повезло!
Рюкзак — что крылья, на плече — «весло».**
Звериных троп на белом свете много —
как мне с мoим «безумствoм» повезло!
Не встретить только б на крутом ландшафте
судьбы — иуд и тяжести голгоф.
Я вновь пускаюсь в жизненный cвой рафтинг,
уйдя в «play-off».
_________________________
* Синильга — вечная спутница землепроходцев,
покровительница тех, кто всегда в пути.
** Гитара (жарг.)
судьбы — иуд и тяжести голгоф.
Я вновь пускаюсь в жизненный cвой рафтинг,
уйдя в «play-off».
_________________________
* Синильга — вечная спутница землепроходцев,
покровительница тех, кто всегда в пути.
** Гитара (жарг.)
26. Как любовь
Зимний день туманным магом
Уползает за моря.
Достаю из шкафа мангу —
У меня их целый ряд.
Не бурчи мне, что картинки —
Несерьёзная фигня,
Не всегда ж в смартфоне тыкать,
Есть и хобби у меня.
Прекрати бездумно рофлить,
Манга — это как кино.
Ну и дуйся, слишком взрослый,
Право слово же, смешно!
Не хочу ни стейк, ни манго,
Ни тусить под старый рок —
Я сижу читаю мангу,
Улыбаясь во весь рот.
Да, обед не положила,
И не надо биться лбом,
Ты же видишь, одержимость —
Это вроде как любовь.
Примиряйся, августейший,
А не нравится, тогда
Я куплю себе плэйстейшен,
И тебе играть не дам.
*манга — японские комиксы, однако в настоящее время манга уважаема как форма изобразительного искусства и как литературное явление.
**плэйстейшен — игровая консоль.
27. О высотах поэтики
В Гавриле душенька бушует –
он поэтизмом одержим,
и не поймёт, с чего бы ржу я
над увлечением чужим.
А мне его стишки до фени –
уж лучше про житьё-бытьё.
Смеюсь сегодня: «Ну-ка, гений,
прочти нам что-нибудь своё!»
Гаврила встал, как член в борделе,
и нас талантом оглушил –
да так, что мы аж ошалели
от недержания души.
Сплошные грёзы, охи, вздохи...
Лиризмы прут, как из ведра.
Мне эта чушь, конечно, пόхер,
но разным прочим – на «Ура!»
(эксперты по стихосложенью
«высоким стилем» окрестят).
Потеха! Но – прикинусь тенью,
чтоб не расстраивать ослят.
28. Чайка
Эта птица, не зная горя,
расправив крылья над белым светом,
одержимая синим морем,
бескрайним небом, солёным ветром,
всё кружится, кричит о чём-то,
зовёт кого-то в свою обитель:
«Всё сидите? Какого чёрта?!
Сюда идите! Ко мне плывите!
У меня целый мир свободы,
меня здесь солнце по крыльям гладит!
С высоты можно падать в воду,
всплывать и плавать, на берег глядя!...»
расправив крылья над белым светом,
одержимая синим морем,
бескрайним небом, солёным ветром,
всё кружится, кричит о чём-то,
зовёт кого-то в свою обитель:
«Всё сидите? Какого чёрта?!
Сюда идите! Ко мне плывите!
У меня целый мир свободы,
меня здесь солнце по крыльям гладит!
С высоты можно падать в воду,
всплывать и плавать, на берег глядя!...»
Корабли проплывают мимо.
Проходят люди, руками машут,
говорят ей: «Здесь очень мило.
Но нам всё нравится в жизни нашей.
Мы в плену у своих амбиций,
своих углов и забот извечных,
не привыкли с ветрами биться
и подставлять под них лица-плечи.»
Проходят люди, руками машут,
говорят ей: «Здесь очень мило.
Но нам всё нравится в жизни нашей.
Мы в плену у своих амбиций,
своих углов и забот извечных,
не привыкли с ветрами биться
и подставлять под них лица-плечи.»
И уходят своей дорогой,
к своим проблемам, своим режимам.
Человечеству – слишком много:
летать, бескрайностью
одержимым.
к своим проблемам, своим режимам.
Человечеству – слишком много:
летать, бескрайностью
одержимым.
29. Вверх!
Гаврила любит лезть на стену –
он альпинизмом одержим.
Его ни словом не задену –
мы одинаково блажим.
Идея лезть куда-то к тучкам
из древности до нас дошла.
Адреналин – святая штучка...
Сыграем в горного козла!
Коль альпинистский бог не выдаст –
авось, и йети нас не съест...
Гаврилам нужен вольный выпас.
Всё. Нам пора. На Эверест.
30. Нарисую
Нарисую дом, бревенчатый, кривоватый,
крыльцо, лавка, за домом цветущий сад.
Солнце монетой, облака кусками ваты,
под ними речки синяя полоса.
Ромашки под окнами, забор невысокий,
за забором сирень, на заборе кот.
Полянка, берёза. На берёзе две сойки.
Коту не добраться до них, высоко.
Подойдёшь, раскричишься - ну кто так рисует?!
На детскую мазню приятней смотреть!
Детализация... Палитра... И что в сумме?!
Всё это не картина даже на треть!
Подумаешь, тоже мне, гений непризнанный!
Может, тобой должен быть весь мир спасён?
Нарисуй своё - правильно и вылизанно.
А моё нравится сыну, вот и всё...
31. удален, ибо уже есть под номером 11.
32. Непорочное
Я вам пишу - естественно, в уме,
письму, увы, не будучи обучен.
И потому вдвойне обидно мне
писать-таки про тот несчастный случай.
Однако по порядку расскажу,
пусть даже без пера и без бумаги.
Я c детства был исполнен куражу
и отродясь не занимал отваги.
Я лазил, жаждой странствий одержим,
по крышам - и отвесным, и покатым,
презрев уют домашний и режим,
за что бывал обруган, даже матом.
Но я не дул в наличные усы
и во дворе, сумняшеся ничтоже,
зимой и летом бегал я босым,
на босяка разительно похожий.
И не давал покоя мне вопрос:
что там в шкафах, авоськах, сумках, мисках?..
В итоге дверью прищемили нос,
когда он был к желанным мискам близко.
Теперь вот взаперти мотаю срок
объектом воспитательных усилий.
И все же: любопытство - не порок!
С приветом (и обидой),
ваш Василий.
33. Голоса
"Высели беса, он мне мешает спать!"
"Как полнолуние, тянет её куда-то"
"Пишет, и пишет, и пишет бессонная рать"
"Ходит как нищий теперь — на заплате заплата"
"Странно её не слышать — музыка есть везде"
"В фильме всё верно: играют в галактики двое"
"Шторами чёрными окна закрыты весь день"
"К каждой беде по-кликушески тоооненько воет"
Алиса! Выключи миелофон!
"Маньяки встают у руля, начинают войны"\
34. За тобой
Я иду за тобой и не вижу твоих следов.
Вот на мокром песке отпечатки кошачьих лап,
это кот-оберег, он был с нами задолго до
слов картонных, сомнений, бессмысленных переплат
по кредитам. Зачем мы набрали всего взаймы,
то ли нежности липкой и страсти на стороне,
то ли оттепели после долгой и злой зимы,
то ли снега под рёбра, как будто поможет снег
остудить бесконечность, в которой ни ты, ни я
не сумеем доплыть до рассвета на край земли.
Потому что закончилось время, часы стоят,
потому что друг друга мы предали, подвели...
Я иду за тобой и не вижу твоих следов.
Кот свернулся на камне и камнем холодным стал.
Где-то спит беспокойно засыпанный снегом дом.
Закрываю глаза и считаю опять до ста...
Вот на мокром песке отпечатки кошачьих лап,
это кот-оберег, он был с нами задолго до
слов картонных, сомнений, бессмысленных переплат
по кредитам. Зачем мы набрали всего взаймы,
то ли нежности липкой и страсти на стороне,
то ли оттепели после долгой и злой зимы,
то ли снега под рёбра, как будто поможет снег
остудить бесконечность, в которой ни ты, ни я
не сумеем доплыть до рассвета на край земли.
Потому что закончилось время, часы стоят,
потому что друг друга мы предали, подвели...
Я иду за тобой и не вижу твоих следов.
Кот свернулся на камне и камнем холодным стал.
Где-то спит беспокойно засыпанный снегом дом.
Закрываю глаза и считаю опять до ста...
35. Сад забытой музы
Одержимолость – чахлый кустарник в моём саду,
Где цветёт вдохновишня и жмётся в углу огрешник,
Где грустит нетвояблоня, жизни не дав плоду,
И качает неточные рифмы на ветках нежно.
Винобрат, словно Каин, озлился на нищавель,
Полосуя безвинную зелень плетьми тугими,
В чернозём абрикости ложатся, и густ похмель.
Догорает закат на пылающем гневоргине.
Ты не можешь без рифмы прожить, молодой поэт?
Убегай от реальности, брось суету событий –
Под тенистые кроны приди, чтоб во цвете лет
Одержимолость силой поэзий своих насытить.
36. Ностальгия
Ни трона нет, ни почестей привычных –
Как смерд какой, а вовсе и не царь.
Эй, ущипни за что-нибудь, опричник!
А не поможет - посохом ударь.
Пути судьбы порой темны, однако,
И не всегда доводят до добра.
Пришили мне надысь квартиру Шпака,
А я квартиры отродясь не брал.
Я брал Казань! И Астрахань в придачу.
Потом меня забрали кой-куда.
На койке по ночам тихонько плачу,
Когда мне снятся эти города.
Но днем держусь – величественно, гордо.
Вполне спокоен. Сделал дело бром.
А главный врач, состроив козью морду,
Талдычит про «навязчивый синдром».
Эх, дай нам волю, самого б связали
И на кол посадили б - лепота! -
На фоне роз казенных и азалий.
Но карта, стерва, выпала не та.
Сижу один, без слуг – как перст без перстня.
Колы тесать мне как бы не с руки.
За стенкой слышен стон, а может, песня?
В печали, не иначе, бурлаки.
37. Одержимый
Одни стремятся куда-то в дали,
догнать туманы и миражи.
А, мне признаться, немного жаль их -
тобой одною я одержим.
Другие лезут упрямо в горы,
рискуют жизнью, а на хрена?
Мне надоели их уговоры:
вершин без счёта, а ты - одна.
Друзья жалеют - сейчас всё лечат,
попробуй фитнес, сходи к врачу,
не понимая, что я навечно
быть одержимым тобой хочу.
Судьбой коварной вполне доволен,
хоть временами и скучно мне…
Тебе отдался по доброй воле,
моя возлюбленная лень!
38. Не упасть
Мы о чём-то важном перемолчали,
сторожа темноту неуютных окон.
Мы, так долго длящимися ночами,
зарывались порознь в бессонный кокон
одеял и мыслей. А утром хмуро
выползали в глупый совместный кофе.
Собирали дни, как макулатуру,
ровной стопкой в угол. Теперь же в профиль
нам знакомо небо. Анфас знакомы
закоулки улиц, дома, подъезды...
И всё чаще вечером мы бездомно
ищем чем заняться, чтоб не исчезнуть
навсегда в нежелании видеть, слышать,
и до рвотных спазмов давиться правдой.
... я иду по краю какой-то крыши
и шепчу кому-то - лети, не падай...
сторожа темноту неуютных окон.
Мы, так долго длящимися ночами,
зарывались порознь в бессонный кокон
одеял и мыслей. А утром хмуро
выползали в глупый совместный кофе.
Собирали дни, как макулатуру,
ровной стопкой в угол. Теперь же в профиль
нам знакомо небо. Анфас знакомы
закоулки улиц, дома, подъезды...
И всё чаще вечером мы бездомно
ищем чем заняться, чтоб не исчезнуть
навсегда в нежелании видеть, слышать,
и до рвотных спазмов давиться правдой.
... я иду по краю какой-то крыши
и шепчу кому-то - лети, не падай...
39. Собеседник надёжен
(котомания)
… и пускай все устали от котов и от кошек,
но никак невозможно нам от них отказаться —
нас ковали из стали до железных матрёшек,
застегнули на тыщу неразъёмных застёжек:
«Маршируйте на плаце!»
но никак невозможно нам от них отказаться —
нас ковали из стали до железных матрёшек,
застегнули на тыщу неразъёмных застёжек:
«Маршируйте на плаце!»
А потом менестрелям, трубадурам, паяцам
рот зашили и уши. Нам нельзя по другому —
мы уже под расстрелом — можно только бояться,
если петь, то под душем и о чём-то дурацком...
И в лесу, а не дома.
рот зашили и уши. Нам нельзя по другому —
мы уже под расстрелом — можно только бояться,
если петь, то под душем и о чём-то дурацком...
И в лесу, а не дома.
Мы в очках из слепых победитовых стёкол
(разработки недавней) видим то, что покажут,
маршируем в колонне и стараемся «в ногу»,
но в душе неисправность, и душа шепчет: «Плохо…
одиноко мне, тяжко!»
(разработки недавней) видим то, что покажут,
маршируем в колонне и стараемся «в ногу»,
но в душе неисправность, и душа шепчет: «Плохо…
одиноко мне, тяжко!»
Вся надежда осталась на собак и на кошек,
да иных братьев меньших. С ними можно о вечном:
о мечтах и печалях — собеседник надёжен,
никакого «don't mention». Для кота ты — хороший!
Он мурчит — душу лечит.
да иных братьев меньших. С ними можно о вечном:
о мечтах и печалях — собеседник надёжен,
никакого «don't mention». Для кота ты — хороший!
Он мурчит — душу лечит.
40. О душе и так и сяк
Мои тараканы пришли ко мне
холодной и злой зимой.
Мы с ними сидели на лысом пне
в лесу под большой луной.
Один сказал: "Широка душа
твоя, только пусто в ней:
одна одержимость и два мыша -
не жители, хоть убей".
Другой сказал: "Хорошо, когда
в душе тишина и мрак.
А вместо мышей заведи, балда,
огромных и злых собак.
И с ними топай своим путём,
на всё и на всех наплюй.
Твою одержимость тебе зачтём -
к потрёпанной карме плюс".
А третий, слегка подмигнув, сказал:
"В душе посади цветы.
И пусть на ростки упадет слеза,
в которой боль пустоты.
И всю эту боль преврати в любовь,
и сердце открой своё.
На этом пне, посреди снегов
почувствуй, скажи - живём!
Цени моменты сейчас и здесь,
проникнись их глубиной.
И знай, что счастье, конечно, есть,
не может не есть оно!" :)
Порой темнота поднимает флаг,
по миру шагает бред,
и все одержимы и так и сяк...
Но не удержим свет!
41. Горький урок
В сырой убитости вокзала,
Где так обидно за страну,
Ты мне идею навязала
И укатила в Кострому.
А я домой пошел, по шпалам,
Идеей этой одержим.
В башке ей места было мало,
И мучил внутренний режим.
Её я выпустил на волю,
Чуть слышно что-то бормоча.
И запьянел без алкоголя,
Неслабо – как от первача.
Отмахиваясь от сомнений,
Шептал себе я, семеня:
«А если я и вправду гений,
Продукт небесного огня?!»
И море стало мне по пояс,
А в голосе крепчал металл…
И тут попутный скорый поезд
Меня по шпалам разметал.
Теперь живу я лишь на фото,
Но все же выучил – на "5",
Что могут только идиоты
По шпалам пьяными гулять.
42. Диагноз, брат!
Нежданно, вдруг откроется талант,
и ты уже собою не владеешь:
проснулся утром — Бах! — ты музыкант,
хотя, ложился спать прелюбодеем.
По четвергам ты тайно ждёшь дождя,
по пятницам — стремление общаться
становится важнейшим для тебя,
в субботу, осознав себя паяцем,
ты сыплешь пеплы на раскол башки,
сам признаёшь и ищешь подтверждений,
что так, как ты, живут лишь дураки...
Но мама говорила, что ты гений!
Начни сначала — с по-не-дель-ни-ка
всегда «сподножнейней» ввысь идти — к вершине:
ты полон сил, как добрый великан,
настолько, что решил помыть машину.
Но в ночь на вторник — крутится стишок —
ни сна, ни отдыха… моск (сука) рифмы ищет,
ты глушишь кофе, кот повержен в шок
(он не в восторге от духовной пищи).
К среде — стихи писать готов и кот,
но ты нырнул с разбега в виртуальность…
и ты уже собою не владеешь:
проснулся утром — Бах! — ты музыкант,
хотя, ложился спать прелюбодеем.
По четвергам ты тайно ждёшь дождя,
по пятницам — стремление общаться
становится важнейшим для тебя,
в субботу, осознав себя паяцем,
ты сыплешь пеплы на раскол башки,
сам признаёшь и ищешь подтверждений,
что так, как ты, живут лишь дураки...
Но мама говорила, что ты гений!
Начни сначала — с по-не-дель-ни-ка
всегда «сподножнейней» ввысь идти — к вершине:
ты полон сил, как добрый великан,
настолько, что решил помыть машину.
Но в ночь на вторник — крутится стишок —
ни сна, ни отдыха… моск (сука) рифмы ищет,
ты глушишь кофе, кот повержен в шок
(он не в восторге от духовной пищи).
К среде — стихи писать готов и кот,
но ты нырнул с разбега в виртуальность…
Диагноз, брат!
Но врач сказал: «Пройдёт
посмертно ваш синдром маниакальный».
посмертно ваш синдром маниакальный».
43. Путь
А ёжик ушёл с лошадкой
в далекое навсегда.
Дорога была не гладкой,
и с неба текла вода.
Темнели, пугая, дали,
погода местами — жуть,
но ёжик с лошадкой знали,
что счастье не цель, а путь,
что самый нелепый случай,
возможно, звено в цепи
событий, ведущих к лучшей
реальности без обид,
без глупости сожалений
и прочей иной фигни.
Из прошлого выли тени
и рвали надежды нить.
Порой спотыкался кто-то,
и таял тот мир, куда
не бегают самолёты,
не плавают поезда....
Но шли, заплетая смыслы
в дорожные провода,
наивные альтруисты
безбрежного навсегда...
44. Бабуля
А на платье твоём расцвели белоснежные каллы.
Эту ткань так давно вместе с дедушкой ты выбирала...
Вы - две грани: ты стройная, с вьющейся огненной гривой,
Он - слегка полноватый и, можно сказать, некрасивый.
Эту ткань так давно вместе с дедушкой ты выбирала...
Вы - две грани: ты стройная, с вьющейся огненной гривой,
Он - слегка полноватый и, можно сказать, некрасивый.
Ты вулкан, термоядерный взрыв, ураган и цунами,
Сигареты без фильтра, и полки с Камю, Мураками,
В сумке - шапочка, белый халат и статья Харди* Джима,
Бесконечно своей хирургией была одержима.
Сигареты без фильтра, и полки с Камю, Мураками,
В сумке - шапочка, белый халат и статья Харди* Джима,
Бесконечно своей хирургией была одержима.
Он всегда одержим был тобой и любил безоглядно.
Минестроне варил и пирог выпекал, шоколадный.
Он дарил тебе розы, а в мае - букеты сирени.
Ты же мчалась в больницу по будням и по воскресеньям,
Минестроне варил и пирог выпекал, шоколадный.
Он дарил тебе розы, а в мае - букеты сирени.
Ты же мчалась в больницу по будням и по воскресеньям,
И была несгибаемой, смелой в решимости резать,
Успевала вершить кучу дел, словно Гай Юлий Цезарь,
Управлялась, шутя, и с ножом, и с работой бумажной.
Но заплакала горько и страшно ты только однажды,
Успевала вершить кучу дел, словно Гай Юлий Цезарь,
Управлялась, шутя, и с ножом, и с работой бумажной.
Но заплакала горько и страшно ты только однажды,
В день, когда под рентгеновским снимком на белом экране
Вдруг увидела имя родного, любимого Вани.
Ты искала решение, умные книги листая,
Он же пёк пироги, рвал сирень. И тихонечко таял...
Вдруг увидела имя родного, любимого Вани.
Ты искала решение, умные книги листая,
Он же пёк пироги, рвал сирень. И тихонечко таял...
Грустно падали с веток на землю созревшие сливы.
Без него двадцать лет и три дня не была ты счастливой...
Хоронили тебя в платье с каллами, в жарком июле.
Я надеюсь, что там вы по-прежнему вместе, бабуля.
_____________________
*Харди, Джеймс - американский хирург, впервые в мире сделавший
пересадку лёгких
Без него двадцать лет и три дня не была ты счастливой...
Хоронили тебя в платье с каллами, в жарком июле.
Я надеюсь, что там вы по-прежнему вместе, бабуля.
_____________________
*Харди, Джеймс - американский хирург, впервые в мире сделавший
пересадку лёгких
45. Сквозь время
Сквозь время, что впивается колючкой,
сквозь летний зной, осенние дожди,
смотрю на них, гуляющих под ручку,
и рвётся что-то вечное в груди.
сквозь летний зной, осенние дожди,
смотрю на них, гуляющих под ручку,
и рвётся что-то вечное в груди.
За этим вечным – папа моложавый,
хлопочет мама, шустро, на бегу...
Сейчас идут тихонько, шаг за шагом,
а я никак привыкнуть не могу,
хлопочет мама, шустро, на бегу...
Сейчас идут тихонько, шаг за шагом,
а я никак привыкнуть не могу,
что стали так внезапно ниже ростом
и хрупки, как седые ковыли,
и шутят вместе, так легко и просто,
что с каждым вдохом – ближе до земли.
и хрупки, как седые ковыли,
и шутят вместе, так легко и просто,
что с каждым вдохом – ближе до земли.
По-детски наслаждаются прогулкой,
ныряя по макушки в листопад.
А я смотрю, и сердце бьётся гулко:
вот так возьмут – и с листьями взлетят.
ныряя по макушки в листопад.
А я смотрю, и сердце бьётся гулко:
вот так возьмут – и с листьями взлетят.
Подхватит ветер, светлых, невесомых,
и понесёт – за край небесный, за...
Их больше никогда не будет дома,
я опоздаю главное сказать.
и понесёт – за край небесный, за...
Их больше никогда не будет дома,
я опоздаю главное сказать.
...Отец смеётся, умиляясь птицам,
нас с мамой обнимает посильней.
нас с мамой обнимает посильней.
Я не умею верить и молиться –
но дай нам Бог подольше этих дней.
но дай нам Бог подольше этих дней.
46. Du riechst so gut*
Кровь на снегу. Я чувствую твой запах.
Бегу по следу, не теряя нюх.
Насколько хватит силы в волчих лапах?
Я их о наст до боли исцарапал,
И шрам на брюхе потемнел и вспух.
Ни страх, ни боль не станут мне преградой,
Я - дикий зверь, и страстью одержим,
Я взял твой след и добежать мне надо,
Пусть даже под прицелом ружей, взглядов
Я в схватке потеряю волчью жизнь.
Du riechst so gut. От запаха пьянею,
Теряю хватку, мой инстинкт молчит,
Мне пуля попадает прямо в шею,
Я падаю, от ужаса немея.
Не верил я, что люди - палачи!
Не добежал. И связь меж нами рвётся.
Звук выстрела давно в тиши умолк.
Мне не напишет Лакримозу Моцарт...
Застыл навечно в мертвом благородстве
Непонятный людьми влюбленный волк.
___________________
*Du riechst so gut (нем) - ты пахнешь так хорошо
47. Дорогая Джейн
Дорогая Джейн, всё закончится, я вернусь
на своих ногах или в ящике – я не знаю.
В плен не берут, ты не думай, что я в плену.
Зима на исходе, теплеет, почти весна и
ночью с меня осыпаются, как песок,
злоба сержанта, брань и советы Джима.
Потому что сердце морзянкой стучит в висок –
аритмично, настойчиво, одержимо.
Ночью не снятся убитые. Только ты
иногда приходишь с мимозой в руке под утро.
В ореоле слепящих вспышек и черноты
что-то мне шепчешь, утешительное как будто.
Но утром – опять бежать, а потом лежать:
посвист осколков, чудовищный визг шрапнели.
За три недели у нас четвёртый сержант,
думаю, даже смерти мы надоели.
Ангелы тут – одиночки, но вижу двух
и радуюсь: в паре легче носить до Рая.
на своих ногах или в ящике – я не знаю.
В плен не берут, ты не думай, что я в плену.
Зима на исходе, теплеет, почти весна и
ночью с меня осыпаются, как песок,
злоба сержанта, брань и советы Джима.
Потому что сердце морзянкой стучит в висок –
аритмично, настойчиво, одержимо.
Ночью не снятся убитые. Только ты
иногда приходишь с мимозой в руке под утро.
В ореоле слепящих вспышек и черноты
что-то мне шепчешь, утешительное как будто.
Но утром – опять бежать, а потом лежать:
посвист осколков, чудовищный визг шрапнели.
За три недели у нас четвёртый сержант,
думаю, даже смерти мы надоели.
Ангелы тут – одиночки, но вижу двух
и радуюсь: в паре легче носить до Рая.
Джейн, без тебя я словно бы не живу.
А с тобою в сердце – упрямо не умираю.
А с тобою в сердце – упрямо не умираю.
48. Как же так
Ну, куда ты собираешься, герой?
Там, на улице, смотри какая хмарь.
Ты окошко поплотнее-то прикрой,
и давай-ка лучше, милый, покемарь.
Там, на улице, смотри какая хмарь.
Ты окошко поплотнее-то прикрой,
и давай-ка лучше, милый, покемарь.
Верь, не верь – проходит сном любая боль.
Всё наладится немного погодя...
Закрывай окно, не спорь со мной, не спорь,
напустил в палату дыма и дождя.
Всё наладится немного погодя...
Закрывай окно, не спорь со мной, не спорь,
напустил в палату дыма и дождя.
Прям как маленький: снотворное не прячь.
На деревне бы сказали – одержим.
То горячка – ну, какой там к чёрту грач
обещает, что отправишься к своим?!
На деревне бы сказали – одержим.
То горячка – ну, какой там к чёрту грач
обещает, что отправишься к своим?!
Никуда не убежит твоя война –
погоди, пусть подлатают хоть, сынок...
Зря досталась эта койка у окна,
вот куда ты собираешься без ног?!
погоди, пусть подлатают хоть, сынок...
Зря досталась эта койка у окна,
вот куда ты собираешься без ног?!
...И гремит эмалированным ведром,
разгоняя тишину и полумрак.
- Ох, ты, горюшко, беда, беда кругом.
Что ж вы делаете, люди?
Как же так...
разгоняя тишину и полумрак.
- Ох, ты, горюшко, беда, беда кругом.
Что ж вы делаете, люди?
Как же так...
49. Не ждали
Не ждали, но случилось:
нашла коса на камень,
когда в военном мире
хлестнула обух плеть,
и упразднили милость –
герой убит, не ранен.
нашла коса на камень,
когда в военном мире
хлестнула обух плеть,
и упразднили милость –
герой убит, не ранен.
Скажи мне, птица Сирин,
кому теперь мне петь?
кому теперь мне петь?
В миру святым не место,
и никого не жалко,
висят портреты в тире
и щурятся хитро.
Кому и смерть – невеста,
раз в год стреляет палка.
висят портреты в тире
и щурятся хитро.
Кому и смерть – невеста,
раз в год стреляет палка.
Скажи, девица Siri,
почём в аду метро?
почём в аду метро?
И если после казней
свершает правоверный
в Сидоне или Тире
молитвы и намаз,
то нет минут прекрасней –
ни повода, ни меры.
свершает правоверный
в Сидоне или Тире
молитвы и намаз,
то нет минут прекрасней –
ни повода, ни меры.
Скажи, владетель Сирий,
под кем теперь Дамаск?
под кем теперь Дамаск?
Кто в морг, а кто в больницу,
а у кого-то – party,
сапфировые серьги
и шлюхи в неглиже.
Но если помолиться,
и землю есть, и плакать?
а у кого-то – party,
сапфировые серьги
и шлюхи в неглиже.
Но если помолиться,
и землю есть, и плакать?
Скажи, пресвятый Сергий,
не поздно ли уже?
не поздно ли уже?
50. Уклад
Выли на солнце, смеялись, как гуинплены,
не опасались ни пастыря ни геенны,
выплясывали затейливые коленца, -
да и то был обычай не то от немца,
не то от ляха, живущего не по вере.
Наш-то аршин христом-богом навек отмерен,
не опасались ни пастыря ни геенны,
выплясывали затейливые коленца, -
да и то был обычай не то от немца,
не то от ляха, живущего не по вере.
Наш-то аршин христом-богом навек отмерен,
а заморские футы да дюймы народу чужи,
как кружева брабантские в месяц стужи.
Исстари так повелось на землице отчей:
ежели князь набегом – потупить очи,
спины согнуть в три погибели и молиться;
накрепко помнить где грязи, а где столица;
жёнок за дерзкое слово учить вожжами;
любить кулаками, а спорить уже ножами;
забивать бычков и кровь выпускать в лохани;
воровать по чину, и точно не быть лохами.
На том стоим, и вера наша тем крепче,
чем зелен горох, а лук коренаст и репчат.
Ночью все бабы дуры, а кошки серы,
супостат силён и горазд отвратить от веры.
Но покамест горит изба и покорны кони –
никакой антихрист отчий уклад не тронет.
как кружева брабантские в месяц стужи.
Исстари так повелось на землице отчей:
ежели князь набегом – потупить очи,
спины согнуть в три погибели и молиться;
накрепко помнить где грязи, а где столица;
жёнок за дерзкое слово учить вожжами;
любить кулаками, а спорить уже ножами;
забивать бычков и кровь выпускать в лохани;
воровать по чину, и точно не быть лохами.
На том стоим, и вера наша тем крепче,
чем зелен горох, а лук коренаст и репчат.
Ночью все бабы дуры, а кошки серы,
супостат силён и горазд отвратить от веры.
Но покамест горит изба и покорны кони –
никакой антихрист отчий уклад не тронет.
==================================
Здесь читаем и обсуждаем, а голосуем тут.
От 3-х до 17-ти произведений в шорт.
Трем можно дать первое место (+1 балл)
==================================
(1)
Свидетельство о публикации №:
17026
Да нет - тут как раз папенька и орут-с. )))
Гонки по отвесной... крыше
Не, ну а чего только в жизни не бывает? Крыши деревяных домиков, острым углом которые, например
Симпатишное стихо, задорное такое
Вот на мокром песке отпечатки кошачьих лап,
это кот-оберег, он был с нами задолго до
слов картонных, сомнений, бессмысленных переплат
по кредитам. Зачем мы набрали всего взаймы,
то ли нежности липкой и страсти на стороне,
то ли оттепели после долгой и злой зимы,
то ли снега под рёбра, как будто поможет снег
остудить бесконечность, в которой ни ты, ни я
не сумеем доплыть до рассвета на край земли.
Потому что закончилось время, часы стоят,
потому что друг друга мы предали, подвели...
Я иду за тобой и не вижу твоих следов.
Кот свернулся на камне и камнем холодным стал.
Где-то спит беспокойно засыпанный снегом дом.
Закрываю глаза и считаю опять до ста...
сторожа темноту неуютных окон.
Мы, так долго длящимися ночами,
зарывались порознь в бессонный кокон
одеял и мыслей. А утром хмуро
выползали в глупый совместный кофе.
Собирали дни, как макулатуру,
ровной стопкой в угол. Теперь же в профиль
нам знакомо небо. Анфас знакомы
закоулки улиц, дома, подъезды...
И всё чаще вечером мы бездомно
ищем чем заняться, чтоб не исчезнуть
навсегда в нежелании видеть, слышать,
и до рвотных спазмов давиться правдой.
... я иду по краю какой-то крыши
и шепчу кому-то - лети, не падай...
но никак невозможно нам от них отказаться —
нас ковали из стали до железных матрёшек,
застегнули на тыщу неразъёмных застёжек:
«Маршируйте на плаце!»
рот зашили и уши. Нам нельзя по другому —
мы уже под расстрелом — можно только бояться,
если петь, то под душем и о чём-то дурацком...
И в лесу, а не дома.
(разработки недавней) видим то, что покажут,
маршируем в колонне и стараемся «в ногу»,
но в душе неисправность, и душа шепчет: «Плохо…
одиноко мне, тяжко!»
Хорошее. Но начало с концом не клеятся. Не?
и ты уже собою не владеешь:
проснулся утром — Бах! — ты музыкант,
хотя, ложился спать прелюбодеем.
По четвергам ты тайно ждёшь дождя,
по пятницам — стремление общаться
становится важнейшим для тебя,
в субботу, осознав себя паяцем,
ты сыплешь пеплы на раскол башки,
сам признаёшь и ищешь подтверждений,
что так, как ты, живут лишь дураки...
Но мама говорила, что ты гений!
Начни сначала — с по-не-дель-ни-ка
всегда «сподножнейней» ввысь идти — к вершине:
ты полон сил, как добрый великан,
настолько, что решил помыть машину.
Но в ночь на вторник — крутится стишок —
ни сна, ни отдыха… моск (сука) рифмы ищет,
ты глушишь кофе, кот повержен в шок
(он не в восторге от духовной пищи).
К среде — стихи писать готов и кот,
но ты нырнул с разбега в виртуальность…
посмертно ваш синдром маниакальный».
Эту ткань так давно вместе с дедушкой ты выбирала...
Вы - две грани: ты стройная, с вьющейся огненной гривой,
Он - слегка полноватый и, можно сказать, некрасивый.
Сигареты без фильтра, и полки с Камю, Мураками,
В сумке - шапочка, белый халат и статья Харди* Джима,
Бесконечно своей хирургией была одержима.
Минестроне варил и пирог выпекал, шоколадный.
Он дарил тебе розы, а в мае - букеты сирени.
Ты же мчалась в больницу по будням и по воскресеньям,
Успевала вершить кучу дел, словно Гай Юлий Цезарь,
Управлялась, шутя, и с ножом, и с работой бумажной.
Но заплакала горько и страшно ты только однажды,
Вдруг увидела имя родного, любимого Вани.
Ты искала решение, умные книги листая,
Он же пёк пироги, рвал сирень. И тихонечко таял...
Без него двадцать лет и три дня не была ты счастливой...
Хоронили тебя в платье с каллами, в жарком июле.
Я надеюсь, что там вы по-прежнему вместе, бабуля.
_____________________
*Харди, Джеймс - американский хирург, впервые в мире сделавший
пересадку лёгких
сквозь летний зной, осенние дожди,
смотрю на них, гуляющих под ручку,
и рвётся что-то вечное в груди.
хлопочет мама, шустро, на бегу...
Сейчас идут тихонько, шаг за шагом,
а я никак привыкнуть не могу,
и хрупки, как седые ковыли,
и шутят вместе, так легко и просто,
что с каждым вдохом – ближе до земли.
ныряя по макушки в листопад.
А я смотрю, и сердце бьётся гулко:
вот так возьмут – и с листьями взлетят.
и понесёт – за край небесный, за...
Их больше никогда не будет дома,
я опоздаю главное сказать.
нас с мамой обнимает посильней.
но дай нам Бог подольше этих дней.
Лана, привет! Хорошее стихотворение!
Привет! Да? Я ещё не чла пара, но щас, пагади
Ага, хорошее
Ты пишешь, не читая? Вот это профи!
В смысле? Под которым ты мне написала - зачла. И под которыми Таня отметилась, тоже зачла. Пока по комментам шла, а, ну в начале ещё что-то видела, но не вчитывалась пока.
Я там только основной вычитывать закончила
Думаю, здесь будет интересней.
А, дошло, чётаржу. Это типа опять я башню развалила?
46. Du riechst so gut*
Кровь на снегу. Я чувствую твой запах.
Бегу по следу, не теряя нюх.
Насколько хватит силы в волчих лапах?
Я их о наст до боли исцарапал,
И шрам на брюхе потемнел и вспух.
Ни страх, ни боль не станут мне преградой,
Я - дикий зверь, и страстью одержим,
Я взял твой след и добежать мне надо,
Пусть даже под прицелом ружей, взглядов
Я в схватке потеряю волчью жизнь.
Du riechst so gut. От запаха пьянею,
Теряю хватку, мой инстинкт молчит,
Мне пуля попадает прямо в шею,
Я падаю, от ужаса немея.
Не верил я, что люди - палачи!
Не добежал. И связь меж нами рвётся.
Звук выстрела давно в тиши умолк.
Мне не напишет Лакримозу Моцарт...
Застыл навечно в мертвом благородстве
Непонятный людьми влюбленный волк.
___________________
*Du riechst so gut (нем) - ты пахнешь так хорошо
на своих ногах или в ящике – я не знаю.
В плен не берут, ты не думай, что я в плену.
Зима на исходе, теплеет, почти весна и
ночью с меня осыпаются, как песок,
злоба сержанта, брань и советы Джима.
Потому что сердце морзянкой стучит в висок –
аритмично, настойчиво, одержимо.
Ночью не снятся убитые. Только ты
иногда приходишь с мимозой в руке под утро.
В ореоле слепящих вспышек и черноты
что-то мне шепчешь, утешительное как будто.
Но утром – опять бежать, а потом лежать:
посвист осколков, чудовищный визг шрапнели.
За три недели у нас четвёртый сержант,
думаю, даже смерти мы надоели.
Ангелы тут – одиночки, но вижу двух
и радуюсь: в паре легче носить до Рая.
А с тобою в сердце – упрямо не умираю.
Там, на улице, смотри какая хмарь.
Ты окошко поплотнее-то прикрой,
и давай-ка лучше, милый, покемарь.
Всё наладится немного погодя...
Закрывай окно, не спорь со мной, не спорь,
напустил в палату дыма и дождя.
На деревне бы сказали – одержим.
То горячка – ну, какой там к чёрту грач
обещает, что отправишься к своим?!
погоди, пусть подлатают хоть, сынок...
Зря досталась эта койка у окна,
вот куда ты собираешься без ног?!
разгоняя тишину и полумрак.
- Ох, ты, горюшко, беда, беда кругом.
Что ж вы делаете, люди?
Как же так...
нашла коса на камень,
когда в военном мире
хлестнула обух плеть,
и упразднили милость –
герой убит, не ранен.
кому теперь мне петь?
висят портреты в тире
и щурятся хитро.
Кому и смерть – невеста,
раз в год стреляет палка.
почём в аду метро?
свершает правоверный
в Сидоне или Тире
молитвы и намаз,
то нет минут прекрасней –
ни повода, ни меры.
под кем теперь Дамаск?
а у кого-то – party,
сапфировые серьги
и шлюхи в неглиже.
Но если помолиться,
и землю есть, и плакать?
не поздно ли уже?
не опасались ни пастыря ни геенны,
выплясывали затейливые коленца, -
да и то был обычай не то от немца,
не то от ляха, живущего не по вере.
Наш-то аршин христом-богом навек отмерен,
как кружева брабантские в месяц стужи.
Исстари так повелось на землице отчей:
ежели князь набегом – потупить очи,
спины согнуть в три погибели и молиться;
накрепко помнить где грязи, а где столица;
жёнок за дерзкое слово учить вожжами;
любить кулаками, а спорить уже ножами;
забивать бычков и кровь выпускать в лохани;
воровать по чину, и точно не быть лохами.
На том стоим, и вера наша тем крепче,
чем зелен горох, а лук коренаст и репчат.
Ночью все бабы дуры, а кошки серы,
супостат силён и горазд отвратить от веры.
Но покамест горит изба и покорны кони –
никакой антихрист отчий уклад не тронет.
Вопрос к организаторам конкурса: если автор сам раскрыл анонимность и настрочил 40 Гаврил - как быть угадайцам? Или правила для всех одни, а для Ляписа особенные?
Я, Ляпис, сам особенный!!!
А про Гаврилу никому не запретишь писать - даже рекомендую. Так что не подпись сие, а тема...
Да хоть сто раз особенный. Но вы пришли на конкурс. А на конкурсе правила. И вы подпортили жизнь угадайцам.
Прошу всё-таки КНГ разобраться со всем этим.
Оксана, уважаемая, что-то Вы тут проворонили...
У автора может быть любимая тема, любимый герой, любимый стиль. Это называется "авторским почерком". Никакие "правила" не могут потребовать от автора писать "неузнаваемо". Не настаиваю, но, возможно, Вы правильно определили авторство некоторых из представленных на конкурс работ. Это не значит, что их авторы что-то нарушили. Маскхалаты даже на "Беспределе" не предусмотрены, пишем привычно, как нам нравится, хотя и без подписи.
Более того, у многих интернет-знатоков есть теория, что приличный поэт должен обладать легко узнаваемой манерой. Например, лошару Андрюху Злого часто обвиняют в её отсутствии - пишет в десятках разных стилей. Меня, мэтра поэтики, в этом не обвинишь. Чем же Вы недовольны?!
Не смешите мои тапочки...
Кифирыч - светоч, лучший!!!
Никто из авторов не кричал, что это их тексты. Раскрывать анонимность запрещено правилами. А вы начхали на правила. Пришли и заявили - я это все написал, а, вы там потеряли кусок стишочега. Да, меня это возмущает. Потому что угадаец заработает на вас 15 баллов, а другой сочтёт что не стоит вас "угадывать" и проиграет. И только вы такой белый и пушистый.
Но все. Уже не актуально. Я не буду играть в угадайку.
КНГ тоже считают, что все ОК.
Все дружно послали ворону.
Ну и фиг с вами. Не очень-то и хотелось.
Просто если правила пишутся - это кому-нибудь нужно. Я так считала по наивности...
Оксана, ну Вы накаркаете...
А в прошлом туре (если не ошибаюсь) Вы тоже не угадывали. Да и вообще там единственный угадаец случился.
Зато в этом - ох и много ясновидцев будет...
Ну, Каркуш, мы с Ланой тоже иногда говорим, что чот написали... иногда это правда, иногда нет - главное, всех запутать. С Гаврилой ситуация такова, что его всë равно никто не угадывает. Я так ещё и не читаю (это не нарушение правил? если нарушение - извиняюсь, голосовать не буду). Зачем его угадывать, это совсем другач игра, мы ж тут резвимся, а не баллы зарабатываем...
Кстати, угадайку придумал как минимум ПКП, а не Неогранка - забыла тебе сказать. Лет пятнадцать назад мне нравилось а неë играть там. И знаешь, тоже не за баллы
Я ужасно корысная, Эсмэ, и только за бабки или баллы всё делаю! Ага! Ты не знала? Я такая, да. И справка имеется.
Я не говорила, что это придумано на НЕО, ты невнимательна. А ПКП и есть предтеча и Пристани, и Литсети.
Что интересно, вы неправы. Все. Но вам так нравится. Приятно же, когда ворону макают, хоть она и права, и всего лишь отстаивала правила. Но зачем разбираться, правда? Проще отмахнуться и чета поржать.
Таня! Ни один игрок не открывал анонимность, так как этот персонаж. Ни один. Просто уже кое-что затёрто.
Всё.
Сольстрален снова будет одна на угадайке. Удачи.
Хосспадя, Каркуша, я ж тя поддержатт хотела и чтобы ты в угадайке участвовала [рукалицо]
Ну, прости дуру грешную
Видимо, Гаврилу не уберут из ленты паратура, несмотря на то, что автор раскрыл свою анонимность.
Поэтому обращаюсь к угадайцам - не угадывать Гаврил. Просьбы к КНГ не учитывать "угаданных" Гаврил при подсчёте голосов в Угадайке.
И давайте уже закончим с обсуждением Гаврилиады и начнём обсуждать стихи паратура. А тут есть что обсудить - много отличных работ.
Я понять не могу, с чего сыр-бор такой - ну есть Гаврилы тут для массовки и ладно, никто ж не призывает их угадывать, тем паче, что и угадывать-то нечего. Более того, можно и не читать, или читать, но не голосовать, или даже голосовать, если кому понравится. Не в тему эти стихи, конечно, именно здесь - ну чтоб так нервничать, наплювайте уже, девушки, да и всё
Внимание!
Произведение №11 оказалось опубликованным еще и под №31. Поэтому №31 убираем.
Приносим свои извинения за невнимательность.
Страницы