Любовная лирика
2-1. Враги
Можно живому сказать: «Люблю», -
только я снам беспощадным верю.
Бабка шепнула: сулит потерю,
чувство озвученное.
К нулю -
то, что имела. Струится воск
с белой свечи на пергамент тонкий.
Запах лаванды. Не первый скомкан
лист, на котором твой профиль. Мост -
там за окном. (Не Мийо). Шаги.
Шорохи. Всхлипы. Гуляет ветер
в зале зеркальном, а на рассвете -
плотный туман.
Навсегда - враги!
Сколько веков мне сгорать ещё?
Реквием в сердце от Пата Миллса
и Оливье Ледруа. Ты снился
мне с белой прядью в кудрях, и щёк
цвет не касался твоих. И губ.
Если бы вдох с поцелуем страсти… .
Но не в моей возвратиться власти.
Я ненавижу тебя, мой друг!
В сердце впивается сотня жал
и разрывает его на части...
Гордый король непонятной масти
мне усмехается из зеркал.
2-2. Везенье
Нам повезло, что встретились когда-то,
Из прежних жизней выхватив себя –
У каждого в анамнезе семья
И разных вех бесчисленные даты.
Который год мы вместе, пятый? Да…
Читаем, спим, работаем в обнимку,
Всё больше превращаясь в половинки
Вселенной под названием «Судьба».
Везёт тебе – я к встрече шёл так долго,
Что превратился в женский идеал.
В пути оброс жирком и вес набрал,
Не растеряв при этом чувства долга.
Хотел быть нужным – вот, нашёл тебя.
Теперь и ты нужна ничуть не меньше.
Мы просто вместе, как две части речи,
Живём, суровых правил не любя.
Мне повезло – ты любишь и любима,
Боясь сказать об этом лишний раз.
Благодарю тебя за каждый час,
В котором каждый прожил половину,
Вторую подарив для долгих лет,
Чтоб было с кем обняться напоследок…
Дарю тебе мной прожитую среду.
Желаю и четверг прожить без бед.
2-3. per aspera ad astra
Чёрно – белое небо и, кажется, нет страсти,
Но восходит любовь и опять будет мир создан,
Если он для двоих стал цветным, принося счастье,
То сияние глаз превосходит порой звёзды.
……
… Он романтиком был и стремился душой в космос.
И казались признанья в ночной тишине криком:
«Символично, что с Девою Лев*! Ты поверь просто:
Я – твой Регул навечно, а ты для меня – Спика!»
Улыбалась она, улетая в мечты, стерхом.
И завидовал им удивительный путь Млечный,
А соседи-созвездия, глядя на мир сверху,
Как никто понимали, что значит - прожить вечность…
***
Будет в вальсе кружить этот маленький мир, если
Стук сердец в унисон и полёту души – космос.
Наше счастье с тобой для Вселенной звучит песней.
Бесконечная жизнь – это, знаешь ли, так просто…
* - Регул и Спика – ярчайшие звёзды соседних созвездий Льва и Девы.
2-4. Милая девочка
Милая девочка, как ты там без меня?
Буду писать. Обещаю дождём стучаться
В спящие окна. Как хочется мне обнять
Хрупкие плечи твои, целовать запястья.
Милая! Ми-ла-я! Как же ты далека!
Письмами буду касаться твоих ладоней.
Нас разделяет пространство слепых зеркал
В каждом не нами двоими обжитом доме.
Только слова... Между мной и тобой слова -
Тонкий верёвочный мост над пучиной быта.
Я называл тебя девочкой... На-зы-вал...
Знаю, иная теперь у тебя орбита.
Может быть, я ненароком не то сказал,
И потому не дано нам с тобой, похоже,
Крепко обнявшись, смотреться глаза-в-глаза
И целоваться, забыв обо всём?.. Ну, что же...
...Милая девочка, как ты там без меня?..
2-5. Рождество
Рождество за окошком корчится,
Подыхает, как старый пёс.
Ничего мне уже не хочется –
Ни по шуточке, ни всерьёз.
В мёртвом небе, как на тарелочке,
Недоеденный каравай.
Отпусти к чёрту с богом, девочка,
Забывай меня, забывай.
Обознатушки-перепрятушки.
Словно сердцем на острый нож.
Я послал бы тебя по матушке,
Только знаю, что не уйдёшь.
Недоверчивая, вечерняя,
Отмолюсь ли когда-нибудь
За тяжёлое облегчение,
За бессилие обмануть.
2-6. *** (когда зима замрет на выдохе...)
когда зима замрет на выдохе,
замедлят птицы на лету, -
кто сможет долюбить и выходить
тех, наспех разлюбивших, двух?
застряв в пижамах фиолетовых,
без нескольких минут друзья -
живут, и, кажется, до лета им
дожить, не разлюбив, нельзя.
но начинает день просвечивать
сквозь шторы рыжей головой,
как пыль на свет сдувая мелочи,
что их рассорили зимой…
…из комы выйдем, как из комнаты.
опять спаслись, и миру- мир!
вперед шагнем дремотно- сонные
на снег, зачитанный до дыр.
2-7. Фламандская драма, или Слово о родовой ветке
Где любовь, там и суть. Вьются судьбы -
Стелют шёлк в колеи поколений
Или, строже рогож, груб и труден,
Путь кладут на костёр – из поленьев.
... ОН, проклятый, разрушил все клятвы!
Зря ли тишь алтаря их венчала?
Те слова-покрова были святы,
Пусть тюрьма даст ума, сбросив чары!
Предал преданность, ввергнул доверье
В полыханье греха - блажью блудной!
Грязью вымазал ангела перья,
"Благодарность" кошмарна, подсудна.
По обиде пусть выйдет и кара -
Только смерть круговерть успокоит!
... Но ОНА, спасена Божьим даром,
Дышит Высшим, прощая строкою:
"Неужели жестокости столько во мне,
Чтоб заставить страдать Вас от раны вдвойне?
Неужели я ненависть брошу в лицо
Мужу милому, ставшему детям отцом?
Нет такого несчастья, что выпало б Вам,
А меня обошло, не делясь пополам!
Я б и жизнью спасла Вас, сомнения нет,
Возложив на себя тяжесть выпавших бед.
Мы пред Господом связаны общей судьбой:
Вместе радости знали, разделим и боль.
Нет желанья иного теперь у меня -
Лишь бы вызволить Вас и от сердца обнять!"
Где любовь, там и свет. Лечит нежность,
Сколь бы страшно душа ни болела.
Кто со счастьем общался небрежно?
Кто был бел, словно мел - ты, Отелло?
Смерть вкушая, лишаешься жизни,
Где неверье - потеря до срока.
Цвета нет, если ветка повиснет
Без воды. Много ль проку в упрёках?
Путь к здоровью бывает и с кровью,
С болью роль – и светла, и красива.
… Ангел сел у детей в изголовье:
Ветке рода дарована сила.
-------
* - Основа стиха – реальная история, происшедшая в 16 веке во Фландрии. Юристу Яну Рубенсу угрожала смертная казнь за любовную связь с высокопоставленной особой. Его жена ценой огромных усилий (и большей части своего состояния) вызволила мужа из тюрьмы.. Через несколько лет у супругов родился сын – знаменитый художник Питер Пауль Рубенс, «король живописцев и живописец королей», человек редкостного таланта и душевного благородства.
2-8. Всё в порядке
В сером доме, стоящем в начале бульвара торцом,
Есть окно, что заклеено на зиму лентой бумажной.
Из окна смотрит старая дама с печальным лицом,
То скрываясь за шторой, то вновь открываясь отважно.
«Я похожа давно на потерянный деревом лист,
Тот, что в воздухе стылом сейчас безнадёжно кружится…
Он, возможно, нелеп, но по-детски наивен и чист.
Лист оторван от жизни, он - стаи лишённая птица.
Где ты, старый дурак? - плачет тихо и горько она. –
Что же ты не идёшь на прогулку в наш скверик осенний?
Я так немощна, господи! И бесконечно грустна,
Оттого что никак не могу научиться смиренью.
Как же вынести муки телесного плена души,
Принимая достойно болезнь, седину и морщины?
Друг мой старый, мой верный, меня покидать не спеши!
Что в сравненье с тобой молодые, пустые мужчины?»
Складку тонкой гардины в прозрачный зажав кулачок,
Лапкой сухонькой в мелких коричневых точечках-пятнах
Утирает глаза, утирает, ещё и ещё,
Рассуждая тихонько о смыслах, одной ей понятных.
Только счастье пока не покинуло эти края!
Он приходит: кашне в тон пальто, руки в чёрных перчатках,
Ищет взглядом окно, улыбается ей: «Вот и я!»
Сохнут слёзы, смеётся она, и теперь - всё в порядке.
2-9. Падают
Нежность касается февраля
хрупкими пальцами ледяными,
тонкими ветками.
До нуля
столбики падают.
Что, остыли?
Холодно, маятно…
хруст шагов –
зеркало треснуло,
брызнув соком.
Тут написать бы, что сок багров…
Только закончилось «о высоком».
Хрупкими пальцами
по лицу:
маятно, жарко, алеют губы –
не останавливайся,
рисуй.
Падаем в нежность,
презрев простуду…
Падают
столбики, снег и тьма.
Нас, как родных, принимает космос.
Редкое чувство –
сойти с ума.
Двадцать девятое.
Високосный.
2-10. *** (Кто начертал и на каких скрижалях…)
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
М. Цветаева
Кто начертал и на каких скрижалях
Проклятия печать?
Бушует жизнь, в которую не звали,
И не даёт молчать!
Не надо мне ни власти, ни богатства –
Стерплю позор любой!
Прошу принять меня в святое братство
По имени "Любовь"!
Уж сколько лет, дорог не разбирая,
Стремлюсь в его ряды.
Хочу испить вина из чаши Рая
И холода воды.
Чтоб страсть во мне рыдала и звенела
Натянутой струной,
Чтоб от любви измученное тело
Склонялось надо мной.
Что есть любовь? – прощенье и молитва,
Источник и зола,
Где двух сердец отчаянная битва –
Союз добра и зла.
Пришла просить – греховна и невинна,
Строптива и проста –
Даруйте мне вторую половину
Нательного креста.
2-11. Не Андерсен
Вот она говорит ей: — Где теперь этот Кай?
Библиотекарь, дьячок в ледовитом храме.
Полирует сосульки, чертит идеограммы.
А у нас моцарелла, форель, токай,
Жаркий камин и дюве из заморской ламы.
В день, когда ты покидала заветный сад,
Лай за окошком, щебет, в разгаре лето;
Или тряслась по ухабам в чужой карете,
Где, скажи мне на милость, был этот гад,
Как таких носит и кто на планете этой?
В первом часу, когда к’учера и слуг’и
Я плотно мотала тугие кишки на дышло,
Не по злобе, а просто, ну так уж вышло,
Резала пряжки, пуговицы, сапоги, —
Будто бы кто подкрался ко мне неслышно.
И саданул с размаху под левый бок.
И растянулось в столетье секунды жало.
Два изумруда, много острей кинжала,
Взгляд твоих глаз, воробушек, королек.
Мало досталось нам времени, ох, как мало!
А теперь вот тебе тайком открываю дверь.
Шубку бери, манто, рукавички, гетры.
Пусть тебя мчит на север быстрее ветра
Хоть престарелый, но сильный лапландский зверь!
Что ж, уезжай, прощай, мой котенок, Герда.
2-12. Банши
Зябко и ветрено – дерзкой вернулась весна:
Метит в подруги и прячет в шелках рукоять.
Глупая, странная – мне ли её не понять,
Мне ли не знать,
Что означает из мёртвых и лишних воскреснуть:
Выдох и вдох, а позднее – ищи не ищи –
Но не найти даже малость от прежней души.
Впредь никому ни жена, ни сестра, ни невеста.
Только банши
Ведьмой /а вовсе не феей/ смеётся в груди:
«Выстыло всё, что любила – сквозь пальцы ушло.
Гибель предсказывать – ныне твоё ремесло.
Плачь и грусти,
От нелюбви проклиная ненастье и север.
Вспомни о тех, кто поверить в тебя поспешил,
Вытяни струны из памяти, сердца и жил,
Чтоб разрыдались тоской безнадёжной капели.
Плачь, что есть сил.
Слёзы растопят надменность и наледь молвы
И прорастут в белоснежной пустыне ростком.
Вишенным цветом печалясь о счастье былом,
Плачь по живым.
Выплави боль и прими не проклятие – долю:
Скоро любимых зима превратит в миражи».
Тайной ожившей вода у проталин дрожит –
Так и становятся ведьмой в бессилии горя.
Дерзкой банши.
2-13. *** (Так вяжут рот незрелые плоды…)
***
Так вяжут рот незрелые плоды,
Так твоё имя – терпко, слишком кисло
На языке.
Без мысли и без смысла
Плетутся дни.
Засушенным среди
Листов шуршащих плакать о любви
И остаётся.
Мы почти бесцветны,
Мы призрачно-прозрачны, как рассветы
Начала марта.
Наживо привит
Внутри меня твой оттиск.
Что должно
Гореть и греть, неотвратимо тлеет,
Змеится дымом.
Горше и кислее
Моим губам.
Оборотись спиной,
Дай мне опомниться.
2-14. Сказать «люблю»…
Не разрывая звенья лет,
Уйти к тебе – легко, безбольно,
И тихим звоном с колокольни
Пролиться бережно в рассвет;
Уйти к тебе – легко, безбольно,
И тихим звоном с колокольни
Пролиться бережно в рассвет;
Слёз не рассыпав по лицу,
В тебе надеждой отозваться -
И на закатных тонких пяльцах
Расправить звёздную пыльцу;
Апрелем, высланным вперёд,
Чуть-чуть согреть твои ресницы –
И золотым пером Жар-Птицы
Скользить по лунной глади вод;
Не разрушая бытия,
С тобой по лунному мосточку
Идти в единственную точку
Где живы песни соловья;
И дела нет им до зимы
С её одеждою метельной…
Там вечный май... Там сны хотели
Всего лишь сбыться…
Берег тьмы,
Забрав холодную печаль,
Уйдёт за дальние пределы…
И можно вслух, светло и смело
Сказать: «Люблю…» - и замолчать…
2-15. Апельсиновая девушка
Фаворитка Карла II Английского - Нелл Гвинн была рersona non grata
возле смертного одра короля, в виду своего низкого происхождения.
Ей предстоит прожить всего на два года дольше любовника
- Поймите меня, мадам, король умирает, и не двояко
о Вас завещал позаботиться, выполню с честью, оставьте фарс ...
- Как много вмещает яда людская зависть, не правда, Яков?
А завтра кудрявое солнце укроется в траурный шёлк и газ.
Как хочешь мадам называй –
она звонко смеётся в лицо, ещё бы,
с тех пор, как портшез короля
зачастил к ним в театр, прошли года.
Шум Темзы сковала зима
холоднее обычного, а в трущобах
домишки прижались к борделям,
как нищие к юбкам напудренных дам.
Из всех продавщиц апельсинов
её необузданный нрав и гонор
бонмо развлекал королевское ложе,
а хохот подхватывал люд.
Карл рыжей актрисой увлёкся, и сильно –
шептался столичный город.
Свет добросердечного циника гложет –
сам вкус изменил королю!
Нелл джигу плясала при знати в парадных,
и пела без верхнего платья,
Король называл её "маленьким золотом".
В туфельках с серебром
чертовски-капризной девчонкой с Колл-ярда
днём смяты в монаршей кровати
любовным бесстыдством и голодом,
взбитое слугами - пух и перо.
Что взгляды богине иных фавориток?
У Нелл не язык, а иголка.
В лучах живописных пано-гобеленов
она - медоед среди змей ...
Карл бредит, сдаваясь агонии в битве.
Её не пускают к нему. Неловко.
- Как хочешь стыдись меня, Яков, всё верно...
Не любящей - звать не смей.
2-16. Почти цветаевское
Мой милый мальчик, не пишите мне…
Я выучила Вас с одной попытки,
Любая встреча предвещает пытку,
И мы давно горим в одном огне,
В нём наши очертанья зыбки…
Мой милый мальчик, кто же виноват,
Что мы тогда не поняли друг друга?..
Теперь скользим по очертанью круга,
Где каждый за себя. И нарасхват
Чужие жёны и подруги.
Мой милый мальчик, Вы теперь грустны…
Не можете забыть моей измены.
Возводите препятствия и стены,
Находитесь в преддверие войны,
Но не находите замены…
Мой милый мальчик, Вас благодарю
За наше поразительное лето,
В моих стихах ищите все ответы,
Молитвы возлагайте сентябрю
За нерадивого Поэта,
И всё же
не пишите мне…
2-17. А она молчит…
А она молчит...
Очень редко когда молчит...
А теперь молчит, будто греет слова во рту.
У неё на сердце калёные кирпичи –
хочешь, баню построй, а хочешь – свою мечту.
Только чувства мои – слепые поводыри,
я плетусь за ними, как жалкий бродячий пёс...
Тянут шеи к небу безумные фонари
и плюют на землю сияньем далеких звёзд.
И каким богам ни сулил бы с лихвой молитв,
на какие подвиги ни был бы я готов –
для кого это всё, скажи мне?
...Она молчит,
Но полна обойма прощальных слов...
2-18. Лета(те)льное
Скончавшийся август оставил ночную остуду,
набросив на плечи обрывки сырой нищеты...
Мужчина сидит неподвижно - похожий на Будду,
которому даже намёк на работу претит.
Не только за окнами мокнет сезонно природа -
в мешках под глазами запасы солёной воды.
В нестиранном трауре смотрится конченым готом.
Он очень похож на тебя... Только это не ты.
Вконец отупевший, обрюзгший, небритый, нетрезвый,
хоть нету спиртного в помине в берлоге давно.
Лишь кофе помойного цвета в погнувшейся джезве -
нелепо раскрашенный кадр в чёрно-белом кино.
Фантомная боль и депрессия - обе надолго.
Ни спать не дают, ни проснуться ему по-людски.
Терзают, как мысли о давнем неотданном долге,
как вечно зудящий над ухом голодный москит...
Ему бы встряхнуться, но давит на плечи усталость...
Подумать: всего лишь неделя прошла с той поры,
когда золотая звезда.... нет, она не упала,
она потерялась в провале бездонной дыры.
А чёрные дыры - они ведь берут без возврата.
Напрасны старания - пользы от них никакой.
Сентябрьское небо затянуто вязкою ватой -
какие там звёзды сквозь горы таких облаков!
Хотя... вон, левей, на просвет чуть заметный похоже!
И ты - нет, не ты - пробудился от зыбкого сна.
А может привиделось? Нет же! Морозом по коже -
О господи! Падает! Это, конечно, ОНА!
И ты - нет, не ты! - это он поднимает фрамугу!
Скорее туда, в беспроглядно-зловещую муть!
Спасти! Удержать! Суетятся дрожащие руки.
Почти дотянулись - осталось всего-то чуть-чуть...
.....................................................................
В свободном полёте душа отделилась от тела.
Гряда облаков принимает её, как прибой.
Парит - нет, не ты - это он в одеянии белом,
и бережно держит звезду под названьем Любовь...
2-19. Одинокий остров
Память-боль кольнёт иголкой острою
Душу, что твоей любовью ранена.
Снова снится, что живу на острове –
Прозябаю пленницей в изгнании.
Светится звезда на ручке ковшика –
Кто назвал созвездие Медведицей? –
И Луна – монеткою подброшенной -
Нагадала нам с тобою встретиться.
Кот гостей мне намывает с вечера,
А по картам – вновь пустые хлопоты.
Дом грустит, вниманьем не отмеченный,
На ветру калитка громко хлопает.
Меряю разлуку нашу вёрстами.
Чем живу? Любовью и надеждою,
Ждём тебя на одиноком острове -
Я и та звезда с ковша медвежьего…
2-20. Шёпот
Старый каштан у дома стряхнул соцветья,
Тень на асфальте вычурно обкорнав.
Каждую полночь я превращаюсь в ветер,
Чтобы забраться в щель твоего окна,
Пряди травы в полёте легко взъерошив,
Нервно задев порывом верхушки пихт.
За день я так соскучилась, мой хороший,
Мне лишь взглянуть на то, как ты тихо спишь.
Рваное небо летним дождем заштопав,
Близится день, обманчиво невесом.
Снова щеки коснется чуть слышный шёпот:
Я буду рядом - стану стеречь твой сон.
Мне не хватает веры и уверений.
Тем, что имею, искренне дорожа,
Я ощущаю, как утекает время,
Если его пытаются удержать.
Каждый наш час, как выигрыш в лотерею,
Воздух всегда по-весеннему прян и густ.
Я без тебя на тысячу лет старею,
Я без тебя не выживу.
Не смогу.
2-21. *** (Осторожно, чтобы не спугнуть...)
***
Осторожно, чтобы не спугнуть,
Нежно-нежно,
Прикасаюсь мыслями к тебе,
Самой нужной.
Прикасаюсь чувствами к тебе.
Задыхаюсь
От восторга, так ты хороша, так близка мне!
Ты теперь всегда во мне, даже если
Ты не рядом, не со мной, где-то.
Мы друг к другу приросли
Плавниками,
Словно Снайперы в своей песне.
Город дышит за окном, слышишь?
Плечи кутает в туман влажный.
Серый купол прячет город от света,
Но с тобою это стало не важным.
Пусть у всех – погода морось и слякоть,
Мы не станем с февралем плакать,
Ведь у нас с тобой сезон личный –
Время года номер пять – счастье.
И в прогнозах – горячо, страстно.
Не туманы, а тотальная нежность.
Поцелуев проливных ливни,
И любовь под кратковременным снегом…
И все мысли об одном человеке –
О тебе, котенок мой ненаглядный.
И все чувства о тебе, мой любимый.
Это лучший в моей жизни подарок,
То, что ты, моя девочка, рядом.
2-22. Четырнадцатое февраля. Монолог в прихожей
Февраль - по Пастернаку - время плакать,
но я не собирался унывать,
хотел чернила вылить, пиво "лайкать"
(хотя, конечно, правильней - лакать)...
Пошёл к Неве, окрестность изучая,
влюблённый, озабоченный с утра;
мечтал о пиве (пиво крепче чая),
утешился под лошадью Петра...
Подарок для любимой - это тема
для долгих размышлений и тревог,
а я - поэт, лентяй, почти богема -
пил пиво - лучше выдумать не мог...
Лишь только за тебя, моя родная,
во мне исчезла "Балтика" с лотка!
Испил всю чашу горькую до дна я!
Ну, ладно, вру - она была сладка...
Расслабился... В душе завёлся Пушкин,
денёк уже наладился - не сер,
но тут какой-то хмырь шепнул на ушко:
"Бутылки не выбрасывайте, сэр!
Имею кое-что для мены, грешник..."
(на комплименты явно не был щедр) -
пихнул мне в руки свеженький подснежник -
добыл его откуда-то из недр...
Ушёл в ничто, звеня моей посудой,
козлиную бородку теребя,
а я в руках лелеял это чудо,
и это чудо - только для тебя!
Под мухою летел к тебе в такси я,
светился, как Ярило из Ярил...
Богата чудотворцами Россия -
один из них подснежник сотворил...
Зачем меня испепеляешь взглядом? -
ведь я и так, наверно, угорел!
Как здорово, что мы с тобою рядом,
фактически - в начале славных дел!
Устроимся, как два сверчка за печкой
(диванчик может запросто сойти),
подснежник нынче станет нашей свечкой,
юпитером на жизненном пути!
2-23. пережить февраль
Что остаётся делать февралю?
Снежинки на ладонь летят мою,
шепчу: «люблю»…
Снежинки легкомысленные тают,
следа не оставляя на ладони,
а я в ответ: «прощаю, всё прощаю»…
Февраль снега большие дарит полю.
Мной стиснуты ненужные ладони,
и тает эхом: «помню, помню, помню»...
Лицо огнём порывы ветра жгут.
Из рук и слов переплетаю жгут:
«тебя здесь ждут».
2-24. Любовно-гастрономическое
Мой милый друг, глаза твои – оливы,
А взор бесстыжий – маслянист и нагл.
Уста скользят неспешно-торопливо,
Ты смел и наг.
Горячих рук касания фривольны.
«Неистовый, хоть чуть меня жалей…»
Твой вкус «Напареули» мне напомнил,
Не «Божоле».
Мой генацвалле, ты нежней сациви.
В двухкомнатной «хрущёвке» нашей жар.
Ты пылок и неистов, словно Мцыри,
Но не сбежал.
Тогда я – барс, тот самый: с ликом бездны,
Зрачки кошачьи и оскал жесток.
…Побеждена! И кружит свод небесный
и потолок.
Весь мир уснул. Готовлю чахохбили.
Зеленоглазый «Мцыри» мой устал.
Эх, вот бы все мужья так жен любили,
и лет до ста.
2-25. Категория вечной драмы
Да, ты прав! Безусловно, прав. Ну а я, как обычно, дура
и, бездарно в любовь сыграв, обречённо давлю окурок.
Сигарету назвать бычком - это ласково или грубо?
Так о чём я?.. Да ни о чём. Знаешь, это диагноз. Группа.
Обострение я_плюс_ты_нь. Может, встретимся на неделе?
Помнишь, как устремлялись в синь хороводы пушистых елей,
в снег укутанных как в манто, тут - пушистее, там - короче?..
Ты прости, я опять - не то… И не там, и не тем… А впрочем,
не плевать ли на разность тем? В категории вечной драмы
не понять, кто чего хотел. Папа - выпить, а мама - раму
мыла просто, чтоб что-то мыть? Или чтобы ходить по краю?
Без таблеток с названьем «мы» то болтаюсь я, то болтаю…
Мы не пара, пока ты прав. Может, стоит свернуть налево?
Редкой птицею до Днепра, белой шахматной королевой
на толпу свысока взирать, не приемля плохих известий.
Ждать и думать: ну где взять рать, чтоб она собрала нас вместе.
Чтоб сложила в единый пазл, в романтическую картину,
где б усталый ты засыпал, я – тихонько дышала в спину…
Всё несобранное – в утиль, безвозмездно и безвозвратно.
Если дальше не по пути, значит, оба мы виноваты.
Оправдания – на потом, я придумаю на досуге,
а пока напишу о том, что любовь, как известно, сука,
что со временем всё пройдёт. Множу строчки, тушу окурки.
Ну - до встречи, до скорой, до… санитаров, везущих в дурку,
там немало живёт «писцов» и героев, чей жребий - брошен.
Я устала держать лицо. Разбегаемся, мой хороший.
В мире много других ребят, кто-то встретится, пусть не сразу,
и привычное: «Я тебя…» обрываю на полуфразе.
2-26. Жемчужина
На ладони океана – остров крохотный.
Затерялись мы на нём – песчинки малые.
За семь тысяч вёрст – работа, будни, хлопоты,
На семь дней мы здесь, к востоку от Австралии.
Я слагал о нём новеллу за новеллою,
Звал с собою в Вануату, словно в сказку я:
Гладят волны щёку пляжа снежно-белую,
Пузырятся, как разлитое шампанское.
Но тропических красот почти не вижу я:
Ты одна собой затмила синь безбрежную.
Что мне остров? Ведь со мною – чудо рыжее,
Исцелованное солнцем, хрупко-нежное.
То, по-детски – в непрерывном восхищении,
Ищешь жемчуг драгоценный в недрах раковин,
И лепечешь мне про клады непременные,
Что, конечно же, в песке морском запрятаны.
Удивляешься, что их совсем не нужно мне:
Ни искать, ни восторгаться, если сыщутся.
Что мне клады? Это ты – моя жемчужина,
Море дивное и снов моих владычица.
То на кромке волн лежишь, осоловелая,
Пальцем мне обводишь брови, лаской радуя.
Лишь с тобой я – что-то цельное и целое,
Без тебя мой мир разбит, разделен надвое.
Столько разного в тебе – всего и поровну:
Океан страстей, надежд и искушения.
Ничего мне не кружило раньше голову,
А теперь – сплошное головокружение.
2-27. Гейша самурая
Воспоминания теряю
О чистой лёгкости Басё
Моих ушедших грез и снов.
Небрежно память осеняя,
Они сбылись – не все. Не всё.
Но слово нежное «любовь»
Произноситься не устанет
Одноголосицею слов
Моими теплыми устами.
Смеешься ты и над глазами
Суровыми бровями вдруг
Любви смешливое табу,
Не веришь тягости терзаний.
Прости мне, милый, мой недуг –
Недуг любовный наяву.
Что не сбылось? На смерть хотелось
Вперед тебя, а я живу,
Живу, живу, старея телом.
Теперь мне горько, пропадите
Обманы нежности и слез.
Несбыточны мечты мои,
И неусыпный твой хранитель –
Портрет предсмертный, где всерьез
Печати держатся любви,
Прирос, к душе моей прирос.
2-28. Наивное
Я люблю Вас сегодня,
Сейчас, неотложными зимами,
Ощущением родственных черт, подсознательных чувств,
Их смятенная сотня
Слышна голосами призывными
Каждый крохотный миг, но Вам кажется, будто молчу,
Будто мы незнакомы
Ветрам, небывалому случаю,
И придуманной мной замечательной жизни вдвоём.
Пусть ворчат астрономы,
И небо зашторится тучами,
Я не стану мудрее, и выть буду ночью и днём
На луну, зодиаки,
На инопланетное дерево,
Если Вы захотите, то сможете мне подвывать.
Мы похожи с изнанки,
Я Вам заявляю уверенно,
А начнётся война, - знайте, буду для Вас, словно мать.
Я хочу раствориться
В любимых глазах многозвучием,
Мне бы имя назвать и молиться сильней и сильней…
Я - свободная птица,
И этой любовью везучая,
С тёмной родинкой между изогнутых счастьем бровей.
2-29. Лето 1993.
Зачем мне было нарезано так много лишнего?
Ау! Благодетели! Слышите?!
Возвращаю печатные пряники отличительных знаков
И даты тоталитарных праздников –
С лязганьем челюстей и танковых траков,
С парадами и ритуальными плясками!
Оприходуйте будни, как гвозди –
Килограммами, тоннами!
А главное – паспорт,
Где печати синими кляксами
Подтверждают подлинность моей анатомии!
Берите мелкие радости
Маникюрным пинцетом,
Которым красавицы культивируют бровки,
И, самосвалом с прицепом –
Неудач чугунные заготовки!
А у меня останется лето
Тысяча девятьсот девяносто третьего,
Лето, которое бы я выбрал, как пулю, как бритву,
Как острый сердечный приступ – легко и просто.
И чтоб «медицина – бессильна»,
Как в большинстве случаев.
Зато, напомаженным чучелом,
Украсив обтянутый крепом
Крепко
Сработанный ящик,
Я буду счастлив последним проблеском мысли,
Что умер любимым
По-настоящему…
2-30. Забыла
Она забыла, знаешь, она забыла,
Что быть могло, а тем более - то, что было,
Тебя любила, и сыновей качала,
Ждала у причала. Забыла и как - встречала.
Сверкает солнце. Тает узорный иней.
Трудней всего забывала, как ты - с другими...
Сумела. Любой стакан - и пустой, и полный.
Скажи, как вышло, что ты - продолжаешь помнить?....
Сумела. И ни копейки не попросила…
Скажи, как вышло, что ты позабыть не в силах?
2-31. Зверьку, назвавшему себя – «любовь»
Мне, увы, не по средствам держать канарейку,
Даже кошку и парочку серых ослов.
Я зверька завела всех мудрей и добрее.
Правда, слишком он сладко назвался – «любовь».
С кем я только кальян и табак ни курила,
Кто мне всяких цветов ни дарил на пути!..
Зверь, привычно поджав свои странные крылья,
Всё пытался куда-то меня увести.
Боже мой, я его лучшей пищей кормила!
Зверь лицо, в неизбывной тоске, отводил.
Он со мною бродил по каким-то квартирам,
Но не брал ни беды, ни еды, ни воды.
Лишь однажды... ползучие вдруг окрылели –
И такая разверзлась вселенская синь!!!
…Что он ласково вспрыгнул ко мне на колени
И фланелевой пастью сжевал апельсин.
2-32. Плавали, знаем…
Конечно же, - море, безбрежное море!
Любовь - это море, я знаю, я плавал...
Заманчивы дали его акваторий,
Нет пропастей слева и омутов справа -
Пока... Но чем дальше - тусклей и туманней
Пески берегов, испещрённых ракушкой...
О, как же нас море в неясное манит,
Сбивая с пути, забирая у суши!
Смертельно хорош этот штиль безмятежный,
Когда на губах - ветерком - поцелуи,
Когда так доверчиво, мягко и нежно
Волнуется плоть... И звучит аллилуйя!
И вмиг исполняются сотни желаний,
И солнце встаёт из глубин горизонта,
И в пене морской отражается пламя
Волшебной любви - бесконечной, бессонной!
Любовь... Сколько душ она в пыль разбивала,
Бросая с вершин сумасшедших цунами,
Швыряя в объятья девятого вала,
Играя, как в кегли, беспечными нами!
А мы удивляемся: бездны - откуда?
Откуда здесь рифы, ветра и акулы?
Кусается страшно любовь-барракуда,
И вновь солоны от отчаянья скулы...
Но мы всё плывём - на байдарках иль в ботах,
Ныряем в любовь, не боясь захлебнуться.
Мы в поисках счастья исследуем гроты,
Плутая в густых лабиринтах... Безумцы!
Печально, когда испаряется море -
Уже не прельщает реальность земная,
Где всё так устойчиво-сплинно, не боле...
Любовь - это море... Я плавал, я знаю...
2-33. Казус
Я не хотел всерьёз,
и получился казус:
ты приняла наш флирт,
как резюме судьбы.
Тогда бы лучше нам
не встретиться ни разу.
Кто сдуру изобрёл
фонарные столбы?
Под нашим ты была,
как мотылёк, в зелёном.
Я чушь понёс о том,
что вот сейчас, в сачок,
опять поймала ночь
двух наобум влюблённых,
и дальше говорить
не надо ни о чём.
А после занесло
на скользком повороте –
визжали тормоза,
руль дёргался, как псих…
И жизнь была нам всем
отпущена по квоте.
На этот раз одной.
Выходит - на двоих…
_______
Казус – событие, которое не зависит от воли лица и поэтому
не может быть предусмотрено при данных условиях.
2-34. Крокет
Пустые взгляды. Немые строчки. Сухое счастье из трёх частей.
Чертить узоры из многоточий на обожжённом до дна листе,
И мять минуты в неловких пальцах, сжимая время платком в руке.
Надеть на плечи судьбу скитальца и с каждым встречным играть в крокет,
Надеясь на полувздорный случай, на смерть врагов и любовь святых,
Пытаясь быть несравненно лучшей, бежать быстрее, не бить под дых.
И в пёстром хаосе междометий, средь полувзглядов и полуслов,
Стараться в такт безголосо петь и отстроить дом, где живет любовь...
Теперь не к месту долги итожить, пусть ищут правду все те, кто "не".
Тебя всегда ощущаю кожей, твой рваный почерк звучит во мне.
Считая знаки чужой столицы, не купишь солнце на сотни лет.
Я не умею тобой делиться,
Как не умею играть в крокет.
2-35. В плену комнат
«Собака лает – караван идёт…»
Дышу часто,
Ох, мой милый,
Тебе счастье,
А мне – мимо…
Как две куклы
В плену комнат.
Держал руку,
Глаза – томны.
С колен, тихо,
Сказал: «Татка,
Бросай психа,
Я – муж так-то...»
Молчал, думал,
Глядел на пол.
Кричал: «Дура!»,
Потом плакал.
Ходил-мерил
Вокруг-рядом,
Как тот мерин:
«Молчишь?! Ладно!»
Виски сжал и
Сказал колко:
«Отдать жалко,
Ты – как пойло!»
Спиной встала,
Закрыв двери.
Сейчас жалок,
А был – зверем!
И что дальше?
А кто знает...
Дышу чаще,
Пусть пёс лает.
Оценок пока нет
Свидетельство о публикации №:
4530
2-1. Враги
2-2. Везенье
2-9. Падают
2-14. Сказать «люблю»…
2-20
2-25
2-34
2-12. Банши
2-19. Одинокий остров
2-24. Любовно-гастрономическое
2-25. Категория вечной драмы
2-26. Жемчужина
2-5
2-13
2-14
2-25
Сумасшедшины любовной - не густо. Но, тем не менее...
2-2. Везенье
2-17. А она молчит…
2-25. Категория вечной драмы
2-2
2-4
2-5
2-8
2-20
2-34
2-1
2-6
2-8
2-19
2-25
2-34
очень неприятно удивлена, увидев, что конкурсные тексты выложены в сеть. мало того, не уведомив об этом авторов.
я всегда публикую свои тексты первыми на одном и том же сайте, и это критично.
а вы взяли и лишили текст сетевой девственности, блин!
Во-первых, здрасте!
Во-вторых, мы тоже «неприятно удивлены» Вашими первыми словами у нас на сайте.
В-третьих, выложить в сеть анонимные произведения, «уведомив авторов» - невозможно по определению.
В-четвертых, когда ведущие направили Ваш девственный текст участникам для голосования, то его пощупали как минимум 175 человек, что гораздо больше, чем число посетителей этой странички.
В-пятых, никаких законов, правил или обещаний мы не нарушали.
А посему можем лишь принять к сведению Ваше неудовольствие, а также тот факт, что в наш монастырь Вы пришли-таки со своим уставом, блин!
и вам не хворать. я бы не пришла, если бы не ваши действия, верно?
об этом можно было каким-то образом уведомить на конкурсной площадке.
что касается:
несмотря на 175 прочтений, оно не было ОПУБЛИКОВАНО. до момента, когда это сделали вы, что лишило меня некоторых возможностей, неизбежно испортив настроение.
еще вы могли бы принять во внимание и не публиковать третий тур, независимо от того, попаду я в него или нет.
думаю, что отнюдь не только я окажусь в результате неприятно удивлена, так сказать.