Рождество Богородицы

Бабка Настя сидит за столом, щёлкает тыквенные семечки,
складывает их горкой, но всё равно не успевает за Сенечкой –
он ловкими пальцами кладёт их в слюнявый рот
и смеётся-смеётся…
«Ох, Сенька, какой же ты у меня проглот, 
что воробышек щуплый, а нутро, как у Одаркиного колодца!»
 
Одаркин колодец – самый глубокий во всём селе,
на дне его плещется вода в любую засуху.
А сама Одарка – отродье, каких еще поискать на земле,
всегда у неё припрятан камень за пазухой.
Сорвал как-то Сенечка пару ягод с её смородины,
рясной в тот год, 
компота сварить – на полмира хватит!
Другая смолчала бы, а эта выскочила из хаты,
бесновато орёт:
«Сдай его в богадельню, чего возишься с юродивым?» 
 
Бабка Настя не обижается, знает, что болит у Одарки, –
дети разъехались, не пишут, не звонят, не шлют подарков.
Страх обвивает и душит её жилистой, как пенька, повителью,
бога молит она прибрать её раньше, лишь бы не в богадельню.
 
А Сенечка никуда не денется, всегда будет здесь, под боком,
не познать бабке Насте, что такое тоскливо и одиноко,
да и жизнь её, как латунное кольцо, 
будет гладкая, бесконечная…
А иначе-то как?
Кто же будет херувиму Сенечке
бабкой, дедом, матерью и отцом,  
оладьи жарить, чистить тыквенные семечки,
видеть, как в глазах его вспыхивают солнца? 
Доля Настина не легка, но велика, –
нельзя мальчишке  одному, не вынесет он сиротства. 
И потому достанет ей силы, хвала небесам,
жить и держать на узловатых руках 
зыбкий мир, убывающий не по дням, а по часам, 
как вода в засуху на дне даже Одаркиного колодца.
 
Ночь пахнет яблочной вялицей, 
бабке Насте не спится,
сторожит – Сенечка вертится, вот-вот раскроется.
Споро поправляет стеганое одеяльце, 
гладит ему новую рубашку из сахарно-белого ситца,
праздник завтра большой – 
Рождество Богородицы.