БЕСПРЕДЕЛ-5. Cпецпаратур: "Каждый охотник желает знать..."

Я скачу по лужам смело,

ветер гонится за мной.

Белый свет уже не белый,

он помытый и цветной.

Он ужасно симпатичный,

хоть растрёпанный слегка.

В небесах, под пенье птичье,

лихо пляшут облака.

Фантастические звери,

рыб чудесных косяки,

просто клочья, просто перья,

ваты взбитые куски.

Желтоватый лев несётся,

красноватый бродит слон,

и проснувшееся солнце

заливает небосклон.

Лают мокрые собаки,

скачут мокрые коты...

Васильки, ромашки, маки - 

столько всякой красоты!

Лепестками сыплют сливы -

майский падает снежок.

А ещё весёлый ливень

В небе радугу зажёг!

Жертва семейных распрей и склок,

Жил под кроватью синий носок.

Но не хватало жизненных сил,

Кто-то до дырок ткань износил.

 

Знал он когда-то лучшие дни -

С другом на полке жили они.

Не было этой серой тоски,

Парой счастливой были носки.

 

Но наступила ночь перемен:

Синему светит тусклость и тлен.

Носом дырявым грустно поник:

Где-то утерян синий двойник -

 

То ли на пляже, то ли в саду.

Кто же накликал эту беду?

Люди забыли в серой пыли.

Может, искали, но не нашли.

 

Трудно живется старым вещам -

Некому вовсе их навещать…

Только накрыла, будто бы снег,

Синяя птица как-то во сне.

 

Смотрит с надеждой новой вокруг.

Вдруг из ботинка вылезет друг.

Кто-то наденет сразу двоих -

И сочинится радужный стих.

Дома торчат, как порченые зубы в угрюмом грязно-сером городишке, мужчины там безжалостны и грубы, у женщин не рождаются детишки. Народу из доступных развлечений милее виды пыток изощрённых... 
Не поднимая синих глаз оленьих, она жила, как белая ворона.   
У местного почтенного прелата за крохи подрабатывала прачкой, похоронив родителей и брата, померших от неведомой горячки.  Её семья – сверчок за ветхой печкой. Крылатая душа среди бескрылых – она жалела слабых и увечных. На пыточную площадь не ходила.
Девицу бы епископ не обидел, подарки ей совал ещё с порога.  С добром пришёл в сиротскую обитель, но рьяно отбивалась недотрога: царапалась, в него швыряла миски, а после кочергой гнала из дому.  Пытался по-хорошему епископ. Теперь, конечно, будет по-плохому.
И власть, и голова даны прелату – состряпал дело ведьминское прытко. Не захотела взять за ласки плату – помрёт в тюрьме, скорей всего под пыткой.
Воздастся всем и каждому по вере...  
Никто и не подумал заступиться: привычно людям врать и лицемерить, сочувствия не сыщешь и крупицы!  
"Вестимо, ведьма," – страха нагнетая, шептались горожане оживлённо... 
Не приживётся в злобной чёрной стае беспомощная белая ворона.
Её щипали добрые соседи, когда вели к тюремному подвалу.  Всё тщилась доказать – она не ведьма, и исступлённо крестик целовала.
Пытал он жертву лично, сняв сутану. Но не успел натешиться епископ: не досмотрела пьяная охрана – в седьмую ночь загрызли девку крысы...
 

Немыслимая, равных нет которой, и прежде не бывало никогда, великая жара накрыла город. Во всех колодцах высохла вода.
Скот убегал, и улетали птицы. Всё проклиная, люди мчались прочь, сгорая у невидимой границы, и огненной геенной пахла ночь...
Исчез проклятый город, словно не был, с ним сгинуло накопленное зло, и ливнями беременное небо на землю ранним утром снизошло.

 

 

Фата взлетает ввысь, белым-бела.
Иллюзий сонмы льются вниз на площадь.
Чудной козе, презревшей удила,
Беспечных нас умчать простого проще...

 

Танцуем мы над крышами домов,
До петухов в небесной тьме блистая.
Пролиться в каплях лунный воск готов,

Подобно бесподобным звездным стаям.

 

Колье планет – как жемчуг на груди,
И млечный сок течет в тумане зыбком.
Седой Олимп нас медом наградил,
И мед пьянит под звуки старой скрипки.

 

На полотне отныне навсегда,
Мы пленники отнюдь не белой ночи.
А в ней струится времени вода,
Но мимо нас - как будто между прочим.

 

Ни лед в душе, ни саванный финал

Двухмерных нас ничуть не озаботят.
Наш плоский мир Шагал нарисовал -
Здесь ни имен, ни прошлого, ни плоти.

 

Фата взлетает ввысь, бела-белым,
Где призраки надежд клубятся роем,
И там плывет - как с белых яблонь дым,
Навек в сердцах придуманных героев.