Первый межпортальный. 1-й тур. Голосование: Тема 3

вс, 08/02/2015 - 12:24 | Конкурсы на Графской

Третья тема:
«За мной пришли. Спасибо за вниманье. Сейчас, должно быть, будут убивать!»

3-1. Письмо

Чудачит сон в преддверии беды,

Мне снилось море и смешные крылья.

Я шёл по глади, а мои следы

Засыпал ветер средиземной пылью…

…

Всего лишь сон. В предсмертной пустоте

Дрожит перо, целуя лист бумажный,

Но как сказать последнее.. И где

Найти слова, которые о важном…

Как совместить «кому», «зачем» и «для»

И как сказать о мерности и мерах,

Про то, что жизнь нагреет без меня

Своим теплом заботливая вера…

О чём ещё… о том, что сломан грош,

О том, что нет единого ответа…

И я, как в вечность списанный Гаврош,

Пытаюсь вспомнить строчки из Завета…

…..

Всё так же тих и нем последний страж.

Его рука, всесильная веками,

Поднимет молча мой смешной крестраж*,

И унесёт в заботливую память..

*крестраж – нечто, в чём хранится душа (Гарри Поттер)

3-2. Оловянное

Оловянному солдату

В кайф жилет от пули в сердце,

И совковая лопата

Хороша к армейским берцам.

Крепко сбитые приматы

Упакованы по брови.

Оловянные солдаты –

Ни на русском, ни на мове.

Оловянные солдаты,

Точно шахматное войско:

«Аты-баты, аты-баты» –

То по-датски, то по-польски.

Оловянные приказы

Впрок романтикам удачи:

Оловянно строят базы,

Оловянный гонят танчик.

Пу-пу-пу!.. – и нет Белграда.

Фа-фа-фа!.. – и пал диктатор.

Оловянным – шоколада,

Нефти, органов и злата.

Оловянные скрижали

Охраняют оккупантов.

Оловянным задолжали

За свободы и за гранты.

А за всё заплатит Ваня –

От распятия до Бога.

Ждите! Ваня с печки встанет –

Будет скатертью дорога.

3-3. Меня пришли сегодня убивать

Ко мне пришли ребята из УГРО.

Мне нужно на кого-нибудь молиться.

Вот это – Шурик. Карточный пророк.

На подвиг позовёт – не извинится.

Азохен вей! Он ляжет меж грудей

Моей души на васильковом поле.

А его спрошу – а ПРАВДА где?

А он, в ответ, пером меня заколет.

Такая милость у пророка есть –

Последний поцелуй до капли выпить.

Но я уйду к ментам, спасая честь,

Чтоб получить защиту их прикрытий.

Меня пришли сегодня убивать

За то, что влезла в ментовскую шкуру.

Старлей мне зачитает все права –

Потом… шмальнёт в меня. По пьяни. Сдуру.

3-4. Я знаю...

Утихли моторы машин за стеной.
Ночной тишиной упокоен,
заснул городок на подушке земной,
но тихо шагают трое.
Я знаю, что это за мной.

Три чёрные тени прошли по стене,
гонимы фонарным светом.
Я видела – медленно, будто во сне,
взлетела, вертясь, монета –
орлом или решкой ко мне?

Последнее слово последней строфы
успело улечься рифмой.
Как пр'оклятый царь беспокойных Фив,
себя ослепивший в мифах,
я слепну, глаза закрыв.

Мне легче не видеть, как чья-то рука
рванётся косым ударом,
бесстыдно распишется жало клинка
багровым во тьме муаром...
Я знаю, что смерть легка.

3-5. Родился вольным…

Родился вольным, жил, не зная страха,
Среди друзей - там, где открыта дверь.
Не суслик я, не волк, не росомаха.
Пусть маленький. И всё же - тоже "зверь".

Дворцов не строил, но дарил без счёта
Тепло подругам с грацией косуль.
И у меня случался "круг почёта",
Когда какую вкусность принесу.

Недолго счастье длилось. Не по нраву
Двуногим "иностранцы". Я ж пруссак!
Шаги в ночи... Устроили облаву,
Травили, били тапком - грустный факт!

И веником смели, и - в мусор, в мусор...
А я убёг, забился в щель, дрожу.
Один как перст. (Когда же стал я трусом?)
Держусь за жизнь... Как боязно мне, жуть!

Да, таракан - не пан. Не атаман я!
...Сдирают плинтус с криками "Виват!"...
За мной пришли. Спасибо за вниманье.
Сейчас, должно быть, будут убивать.

3-6. *** (Держу от ближних двери на запоре…)

Держу от ближних двери на запоре,

Здесь мне иного средства не найти,

Высоковольтный провод на заборе,

Чтоб не смогли и близко подойти…

Вы скажете: «Немножко чеканутый,

Держу в порядке створ на рубеже».

Одна отрада в жизни – это мультик,

Где про пиратов красочный сюжет!

С ментовских войн зеваю почему-то,

Надёжней защитит обычный ствол,

И в случаях, где с выбором не густо,

Все выбирают «меньшее из зол»…

Ни здесь не отсидимся, ни в Чикаго,

Гарантий не дадут в любой стране, –

Чтоб знать – нас эта жуткая бодяга

Коснётся днём иль ночью при Луне?

Так, постепенно – нажили проблему,

Прописан в кадрах Хроник пистолет,

Здесь многие сменить хотели б тему,

Но, к сожалению, иных сюжетов нет.

Всех за беспечность постигает кара,–

Исход "Норд-Оста" трудно изменить,

Умеют СМИ на нас нагнать кошмара,

Что из подъезда страшно выходить…

Отныне превращён покой домашний

Каналами «Ти-Ви» в кричащий сон,–

Но это не какой-то – век вчерашний,

И уж тем более – не Стивенсон .........

Мы в исступленьи рвём свои оковы,–

Отсель – на Юг – прокладываем путь,

Куда-нибудь на островок Сокровищ,

от Нынешних кошмаров – отдохнуть!

3-7. *** (Я видел их во сне или в бреду…)

***

Я видел их во сне или в бреду,

А, может быть, придумал сам, не в этом суть -

Как двое одинаковых придут

И зА душу возьмут и душу вытрясут.

И вот душа останется нагой -

Такой, как есть, - в рубцах, в морщинах, в пятнах.

Во мне душа привыкла быть другой -

Ей было так уютно где-то в пятках.

А врач все врёт, что буду излечён,

Что я уже здоровый, просто мнительный.

...Не стая ангелов, не бесов легион,

А просто два случайных исполнителя.

3-8. Наводнение

Строка бежит, и не до чепухи.

Ужель следить переполненье ванны,

Когда пришли и властвуют стихи?

Тогда, бог мой, какие, к черту, краны!

И пусть ломится, как взбешенный зверь,

Хромой сосед по поводу залитья.

Ах, не смогу входную дверь открыть я.

Случился мне восторг в душе теперь!

Текут слова и плещутся созвучья.

И волны фраз, и половодье рифм,

Сбираясь купно в перекатны кручи

Громады образов, и следуют своим

Прямым путем до горизонта края,

Весь мир вокруг собою заполняя.

3-9. Гори оно всё синим …

Слышу с балкона: «Мы будем выламывать двери».

Зря суетитесь - меня призывают наверх.

Два херувима, теряя терпенье и перья,

хвать за подмышки. А я, защекоченный - в смех.

Знать бы заранее, что холодает под вечер –

новый, подаренный дочерью, синий халат

я б нацепил. А медаль, что за службу отмечен,

сунул в карман. И бутылку схватил со стола…

Как-то внезапно исчезло всё то, что смеялось,

выло, бежало, ревело, страдало, жило.

Что ж там осталось? Наверное, самая малость:

вместо души - угольки вперемежку с золой.

3-10. Не жить

За мной идут... Похоже, убивать...

Но мне не страшно. Нет, совсем не страшно.

Я прежде жил, как лампа в сотни ватт.

Звезда моя не стала вдруг вчерашней.

Ушли друзья... Протёрлись сапоги...

Знакомый голос кажется фальшивым...

Я в тех горах кавказских не погиб,

чтоб лечь в степи под старенькую иву.

Солёный снег растает и сбежит

в большую реку, как веками прежде.

За мной пришли... Наверное, не жить

честней гораздо, чем менять одежды.

3-11. Когда человек человеку – Брут, иконой кровит земля…

                                                    За мной пришли. Спасибо за вниманье.
                                                    Сейчас, должно быть, будут убивать!
                                                           Из м/ф "Остров сокровищ"

Мороз под шагами хрустит, как соль.
Э. Асадов. "Падает снег"

Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?
Е.Шварц. "Дракон (пьеса)"

Мороз под шагами хрустит, как соль.
Вспорол небеса рассвет.
И огненной лавой струится боль,
ведь истины больше нет.
Распята на тысячи мелких правд
на дне океана лжи.
У смутных времён подловатый нрав.
Не люди, а миражи.

Игру кривосудия – без пощад –
продажный йадус ведёт.
И снова спешит в Гефсиманский сад
Иуда Искариот.
Бумага – покорнейшая из слуг –
издревле и до сих пор.
Растаял надежды последней круг.
И вынесен приговор.

Имбирной полынью горчат слова,
ломая судьбы хребет.
Безвинная катится голова
на плаху безумных лет.
Пришли беспощадные времена.
Последнее снимет власть.
Стоит на коленях давно страна,
а вера в полон сдалась.

Театр сумасшествия и мошны.
Абсурда кромешный ад.
Всё явственней запах и вкус войны,
и время течёт назад
туда, где Освенцима печи жгут,
и в пепле людском поля...

Когда человек человеку – Брут,
иконой кровит земля.

3-12. Корабельная кража

Отбили склянки час, уснули все матросы:

Полуденный обед их вывел из игры.

Избавиться пришлось от боцмана-занозы:

Он выбежал в гальюн, я там его ... закрыл.

Украдкой словно мышь, бегущая по хлеву,

В каюту прошмыгнул, управиться спеша,

И боцманский сундук открыл одною левой,

Хотя, признаюсь вам, с рождения правша.

Теперь оно моё!.. Чарующая прелесть:

Заветное яйцо, но нет, не Фаберже!

Обычные давно протухли и приелись,

И мне другой продукт сегодня по душе.

Но вдруг я слышу крик – на волю вышел боцман:

Замок на гальюне не выдержал напор.

Теперь держать ответ, наверное, придётся

За то, что запер и ... чужой сундук отпёр.

Ну, всё ... За мной пришли. Не спрятаться, не скрыться.

Теперь пойду под киль, а может «по доске».

Взгляну последний раз в озлобленные лица.

Как мало прожил я в завистливом мирке …

Отчаянный бунтарь, рожденный стать пиратом,

Стою теперь в углу и вот вам результат.

В крови моей солён, как в море, каждый атом …

За что, скажите мне, я сослан в детский сад?

3-13. Обычная советская «хрущоба»

По нашим меркам - я еще не стар,

Обычная советская «хрущоба»,

Но уступить придется пьедестал

Стеклобетонным монстрам-небоскребам.

Я слишком прост – четыре этажа,

Нет лифтов. Лабиринт прихожих узких,

Подземного не вырыть гаража…

Вердикт: «Не подойдет для Новых Русских!»

Так Главный Архитектор порешал:

«Хрущёвка» в центре - будто бородавка,

И красную стрелу карандаша

Воткнул в меня, как в бабочку булавку.

Смирились быстро бывшие жильцы:

Корабль тонет - убегают крысы…

А может, улетают, как скворцы,

В скворечник новый из-под старой крыши?

Я пуст… и этим ранен изнутри -

Бывают на земле дома-подранки.

Играет ветер створками двери,

И штукатурка опадает с дранки.

Газеты почитаю на стене -

Их под обои клеили когда-то,

Про съезд, про молодежь на целине,

Они оттуда – из шестидесятых…

Какой бесславный у меня конец -

Не описать ни в пьесе, ни в романе.

А на березке рядышком - скворец.

Он выслушал. Спасибо за вниманье.

Бульдозер раскатал свою губу,

На кране булава взметнула крылья.

Сейчас убьют, решив мою судьбу -

Рассыплется она кирпичной пылью.

3-14. НЕЛЕПЫЙ ФИНАЛ

Кажется, всё... Захватили мой бриг,

Кровь даже капает в трюмы.

Стихнул последний отчаянный крик

В шуме прибоя угрюмом.

Это нелепый финал, капитан,

Плаванья в южные дали.

Слышно, как мерно скрипит кабестан*,

Якорь, выходит, подняли.

Честному бригу-трудяге конец,

Ясно, что дальше с ним будет.

Стыдно, что я, как зелёный юнец,

Мог доверять этим людям!

Разве я знал вплоть до этого дня

То, что в притонах Кайенны**

Так провести ухитрились меня

Подлые люди-гиены?

Пара минут - и мой жизненный круг

В клочья, как дым, разлетится,

А в голове: неужели... А вдруг

Всё это только мне снится?

Грохот по трапу... Всё ближе шаги...

Это, конечно, за мною.

Ловко устроил наш кок без ноги

Бунт за моею спиною.

Факел в руке, бочек с порохом ряд…

Страх уже больше не душит...

Боже, я жил, и я этому рад!

Боже, прими мою душу!

* Кабестан - ручной механизм (лебёдка) для подъёма якоря.

** Кайенна - город- порт в Южной Америке (Гвиана)

3-15. Жизнь и Смерть у каждого своя (Акро)

Орфей пропел хвалу закату.

Сменила ночь прошедший день.

Тревожно! Ждёт меня расплата.

Расплата-смерть! Всю жизнь - мишень...

О, дьявол! Где бутылка рома?

Внизу шаги. Вот смерть моя!

Стучат! Пришли! Всё по закону.

Открыта дверь. Прощай, моряк!

Какая странная старуха!

Рост - фута два. В руках коса.

- О, пощади! - Собрался с духом -

В Ад, или в Рай, на небеса?

И не молчи! Ответ мне дай!

- Щадить? Ну нет! Где попугай?

3-16. Монолог клептоманки

Ах, милый друг, ну, подойдите ближе!

Я не кусаюсь. Вот моя рука.

Мой взгляд (как вы сказали, глаз бесстыжих)

на вас остановился. Но пока...

Хочу признаться в том, что не виновна.

И я не лгу, откроюсь вам до дна.

Мне кажется, вы искренни, не злобны,

и сможете поверить мне сполна.

Вы не ошиблись, милый, да, воровка,

но не наживой я увлечена.

Мне нравится стащить вещицу ловко

и незаметно, будто бы она

вдруг обрела обертку-невидимку,

исчезла, испарилась без следа.

Была – и нет. Взлетела легкой дымкой

и унеслась неведомо куда.

И так, порой, мне хочется вернуть всё,

но, вряд ли кто оценит мой порыв.

Воровкой назовут и отвернутся,

и затаятся в злобе до поры...

Смотрите, вот зеленый саквояжик.

В нем безделушки, те, что я взяла:

три статуэтки, ложки, пара чашек,

еще какой-то сувенирный хлам.

Мой милый друг, прошу вас, заклинаю:

в участок отнесите эту кладь.

За мной пришли. Спасибо за вниманье.

Сейчас, должно быть, будут убивать!

Меня вы не жалейте, нет, не надо!

Вот черный ход, бегите же туда!

Я встречу смерть своим бесстыжим взглядом.

А вы... а вы... прощайте навсегда!..

3-17. МОНОЛОГ ШУТА

Жонглировать словами я привык,

Таков мой путь, и здесь не жду оваций,

Я - Шут, острей кинжала мой язык!

А улица - театр без декораций.

Прозрей, как я, и смейся над толпой,

Бредущей, будто овцы на закланье,

Шути и над злодейкою-судьбой,

Не прозябай в бездумном ожиданье!

Делись куском последним с бедняком,

А вот здоровяка с пропитой мордой

Секи больней язвительным кнутом!

Звучащим саркастическим аккордом!

Споткнёшься раз - тебя я поддержу!

Но, если два! на том же самом месте,

Не учит опыт - так тебе скажу -

Сиди привычно на своём насесте!

Мир снова в равнодушии погряз!

А сердце кровью у Шута сочится,

Когда я вижу подлость, ложь и грязь,

Когда я вижу маски, а не лица!

Не окунаясь в мелочный мирок,

И установленной не веря моде,

Высмеивая общества порок,

Частенько Шут бывает неугоден.

Пожалуй, всё..., что я хотел сказать...

Лишь смех со мной, он рвётся сквозь рыданья!

Сейчас, должно быть, будут убивать!

За мной пришли, спасибо за вниманье!

3-18. Горе

Так начинается утро: под звон часов,
Ласковый шёпот: "Уже ровно семь, проснись".
Оле-Лукойе ссыпает в рукав песок,
Оле-Лукойе у сна обрезает нить...
В городе холодно. Память ещё хранит
Тёплые руки и сонный охрипший голос,
Но у подъезда её уже ждёт таксист
С именем Хронос.

День вертит глобус, как чёртово колесо.
Горе за нею бредёт, заметая след.
Горе дробит зеркала, просыпает соль
И распадается в сотню дурных примет:
Птица в окне и внезапно погасший свет –
Каждая мелочь являет лицо сивиллы.
Небо над городом рвётся и красит цвет
В пасмурно-синий.

Так обрывается вечер, дрожит рука.
Горе стучится и просится на постой.
Женщина в комнате ждёт от него звонка.
Женщина знает, что он не придёт домой.
Женщине впредь засыпать по ночам одной,
И под подушку его фотоснимок прятать.
Женщине впредь быть ослепшей, глухой, немой.
Имя ей Ата.

По вечерам ежедневно который год
Женщина пьёт от бессонницы порошок.
Оле-Лукойе раскроет бесцветный зонт,
Сон мягко спустится, словно прозрачный шёлк.
Женщина знает, что вспорот у сердца шов.
Женщине снится до боли знакомый голос:
"Здравствуй, любимая, я за тобой пришёл.
Имя мне Оркус".
_____
Хронос - бог времени;
Сивилла - одна из пророчиц;
Ата - богиня безумия;
Оркус - бог смерти.

3-19. Скоморошье

Кривляйся, шут, осталось полчаса
И занавес располовинит сцену.
Минуты шутовства сейчас бесценны,
Им отдавайся полностью, всецело,
И, может, перетянет на весах
Твое искусство – страха телеса…

И, может быть, среди слепой толпы,
Которая молчит и воском уши
Старательно закапывает, глушит
Потоки мыслей: «Не дай Бог наружу!»,
Найдутся те, кому тесны гробы
При жизни, кто при жизни не остыл.

Ну а пока, осматривая зал,
Где пастухи в погонах и сутанах
Выцеливают в поголовье странных,
Приготовляя цепи и арканы,
Ты закрываешь мысленно глаза,
Не зная, как еще им всем сказать,
Что волки не пасут баранов даром.

Но за кулисой и тебя ждет пара
Волков. И нет пути назад.

3-20. *** (Как шаток мир! Позвольте, я присяду…)

***

Как шаток мир! Позвольте, я присяду.

Так вот, я говорю: как он нетвёрд.

Былая твёрдость почвенных пород

Изъедена, подвержена распаду.

Вслепую, или компас под рукой,

По той пойдёшь дорожке, по другой,

Провалом подытожен всякий путь.

Давайте за знакомство по чуть-чуть.

А небо? Ведь оно совсем не то!

Становится всё более косая

Прямая горизонта, нависая

Сорвавшейся строительной плитой.

А где Луна? Вот только здесь была!

Того гляди - как рюмки со стола

Созвездия со звоном полетят

На головы. Хотите шоколад?

Как шаток, и к тому ещё жесток.

О! Мир в своей жестокости неистов.

Все вещи занимаются убийством.

Любой предмет стремится на чуток

(Но лучше сразу) жизнь укоротить.

А люди и подавно. Вам подлить?

Как ша... Я излагал уже про шаткость?

Но чашу изалкал - и задышалось!

И шаткость начинает убывать.

Вся сила в этой хрупкости бокала!

...Откуда здесь жена? Видать, искала.

Сейчас, должно быть, будет убивать.

3-21. Последняя исповедь капитана.

Гроза прошла…

Сижу в забытой хижине,

Краюху хлеба с пауком деля.

Остался я – оплёванный, униженный –

И без команды, и без корабля.

Ещё вчера судьба моя моряцкая,

Не предвещала краха моего,

А ныне слышу «йо-го-го!» пиратское,

И стынет в жилах кровь от «йо-го-го».

Они пируют, точат сабли острые,

А я – не шевелюсь, и не дышу.

Пишу письмо… увы, дойдёт ли с острова?

Скорее, нет. И всё-таки, пишу.

Пел в парусах попутный бриз и – нате-ка!

Изрезал паруса пиратский нож…

Для нас корабль – высокая романтика,

Для них – нажива, промысел и ложь.

Измена и предательство чудовищны,

Что честь и верность детям сатаны?

Слепят глаза им острова сокровища,

Они лишь власти золота верны.

Мы об измене чёрной и не думали

(Подозревать друг друга нам зачем?).

И обманул речами подлый увалень –

Тот самый, с попугаем на плече…

В кровавой бойне многие не выжили,

Была нас горстка, не видавших смут…

О, бог мой, «йо-го-го» всё ближе к хижине!

Сомнений нет – они сюда идут…

Они на части рвут меня заранее.

Вот саданули в дверь!

Опять! Опять!..

За мной пришли.

Спасибо за внимание.

Сейчас, наверно, будут убивать…

3-22. Тот день

Февральский день, и был тот день таков:
как занавес в театре после действа,
снег падал из дырявых облаков,
распоротых иглой адмиралтейства.

Последний росчерк легкого пера,
заходит друг, стоит под образами.
Он смотрит вбок и говорит: пора,
одними онемевшими губами.

Да, время вышло. Так тому и быть.
Что жизнь? И коротка и суетлива…
Сократ сказал: мне смерть - вам дальше жить,
и неизвестно, кто из нас счастливей.

В санях лежит медвежий жесткий мех,
подвернутый удобно в изголовье…
На Черной речке белый, белый снег,
пока еще не выпачканный кровью.

3-23. Не виноватая я!

За мной пришли. Спасибо за внимание.

Сейчас, должно быть, будут убивать!

Ей-богу – что у палачей за мания –

Казнить за безобидные слова?

Сто раз я повторяю – невиновна!

И двести раз на Библии клянусь!

Не то им поровну, не то и вовсе ровно…

Так некий мэн за борт бросал княжну –

Ни-по-че-му – ребятам надоела.

Вот так и здесь. Неважные дела…

Вобще-то – умирать плохое дело:

Я долг ещё один не отдала.

И человек пятнадцать не убила,

Не родила ещё штук пять детей…

Да где же ты, мой ангел белокрылый?

Ау! Дружок! Давай-ка из сетей

Тащи меня. И мигом на свободу.

Помялось платье… в волосах колтун…

Хоть кол теши на голове народу –

Я женщина! А не медведь шатун.

Негоже мне по тюрьмам отираться,

Кормить клопов и разных там… мышей.

Эй, ангел! Начинайте операцию –

Меня на волю. Остальных – взашей!

Уже пришли?.. Спасибо за внимание.

Сейчас, должно быть, будут убивать.

3-24. Последняя исповедь дона Хуана

«За мной пришли. Спасибо за вниманье.

Сейчас, должно быть, будут убивать!»

Я жил стремглав – смущал, вселял надежду,

И, если получалось, совращал,

В укромных складках моего плаща

Хранятся ароматы тайны нежной;

Но боже упаси, чтоб я хоть раз

Не угодил пастушке или даме –

Они так хороши, когда в пижаме,

А без неё прекраснее стократ.

Бесчисленного сонма рогоносцев

Я личный враг, и тем премного горд.

От жарких дюн до скандинавских гор

Боготворю блудниц при свете солнца,

А ночью в наступившей тишине,

Будь я в Севилье или в странах дальних,

Нет-нет да слышу томный вздох из спальни

Красавицы, что помнит обо мне.

Так вот, о чём бишь я… о счётах давних,

О чреслах и обманутых мужьях.

Лишь веселит давно забытый страх,

Что раньше в дрожь бросал от скрипа ставни.

Мне женщины – земная благодать,

Я их раскрепощал из состраданья.

«За мной пришли. Спасибо за вниманье.

Сейчас, должно быть, будут убивать».

3-25. Трагикомедия

Я сделаю вам книксен, леди.

От дурака возьмёте ль розу?

Весна, как цапля, по планете

разбрасывает жизни прозу.

Они идут, мне видно стражу.

Вы знаете, что вся та милость

от короля в одном лишь только,

чтоб голова с плеча скатилась?

Вы улыбнётесь так до боли...

Письмо от шевалье - в рукав.

Я не хочу чтоб вас пороли,

подолы платья вверх задрав.

Вам шут устроит представленье,

с гитарой двинувшись на пики!

Пускай убьют, на что им сдался

паяц столь глухо безъязыкий?

Бегите же! Туда! Быстрее!

Слезинка падает на грудь.

И всё ж за мной, а не за вами

бредут гвардейцы в сада глубь!

3-26. Трансгрессия

Ночь подбирала крохи света

На ряби, стынущей воды.

На Черноморском беззаветно

Я провожал её следы.

Горячим сОлоным дыханьем

И шёпотом прибрежных волн

Будила дрожь очарованья

И боль гнала из сердца вон.

Внезапно я тут очутился

На галькой мощенном брегу,

Наверно, миксом водка-Пилснер

Я трансгрессировать могу.

Но как-то над водой преступно

Мигалка словно бы маяк

Кружит. И эта выхлопуха

Дымит как трубкою моряк.

Вот мгла немного всколыхнулась

Как перед громом воздух свеж

И сзади чья-то тень акулой

Ко мне пошла наперерез.

И вдруг по копчику со злостью

Удар раздался словно взрыв,

Я крикнул в униформу гостя:

«Ах! Дядя Заза это вы!»

И в артистическом смятеньи,

Изящно разомкнув персты,

Лечу, как муха над вареньем,

Поправ законы красоты.

А он в догонку: «Идиоти!

ЗачЭм угнал автомобиЛ?

Щен полицлеебис эскортис!» -

И что-то про родню вкрапил.

Ночь подбирала крохи света

На ряби, стынущей воды.

За шиворот влекут поэта

И заметут его следы.

3-27. Распутин (монолог)

Оставь, мой царь, империю в руинах,

о времени растраченном не плачь.

Заботься о жене своей, о сыне,

и я тебе отвечу, кто палач.

Скажу тебе, который жаждет крови,

несёт, согнувшись, жертву к алтарю.

Потом приду, глаза твои закрою

и Алексею боль заговорю.

Я что-то вижу: яма...трупы...известь...

как будто недостаточно земли...

Здесь, во дворце, убийцы притаились.

Пожалуйста, их жажду утоли.

Видения... Космические вихри

из дьявольского смеха и огня.

В столовую врывается антихрист...

Спустя секунду выстрелит в меня.

И вот лечу в какой-то адский морок,

в его пороховые погреба,

и вижу, как насаживают город

на вертел монферранова столба.

3-28. Процесс

Что с тобой, Йозеф, где твоя сила воли?

Рушится логика, нужная позарез:

Шутка ли - позавчера заявились двое

Бесцеремонно, без ордера на арест,

Прочих условий... «Задержан» - предельно емко,

Может, для фрау, чиновников на посту,

Ни от кого ни параграфа, ни намека -

В чем твое самое страшное из преступ...

лений?.. Ведь так же не станут, чтоб невиновных...

Суд – слышишь, Йозеф? - не жалует никого.

Кто ты такой, чтобы метить на роль Иова?

Веришь ли сам в оправдательный приговор?

Блуд канцелярий, тени учтивых стражей…

Поиски смысла увязнут в густом бреду,

Скоро увидишь: это совсем не страшно,

Будешь покоен, когда убивать придут…

3-29. Ещё один день

Сегодня светило опять взошло.

Мне хочется вспомнить его тепло

и тяжесть синих кистей глициний.

Я рад, что снова не вечна ночь,

и, просыпаясь, гляжу в окно.

Давно не боец я. И даже давно не циник.

Жаль, солнце не смотрит на мой закат.

На небе светлеющем - облака

непроницаемы, как беруши:

похоже, Бог от молитв устал.

Он - не равнодушен.

Он просто стар.

Нет сил всё исправить и гнева, чтоб всё разрушить.

Подаренный день одинок и слеп.

Не греет колени тяжёлый плед.

Но что ни будет - всё будет лучше.

Тревожит звоном далёкий храм,

и так не хочется... даже в рай.

Но внёс моё имя в расходную книгу ключник.

Сегодня ко мне не доносит вонь

привычных и нескончаемых войн.

Пишу ушедшим до срока письма -

спиной к дверям: не хочу смотреть,

как в двери медленно входит смерть.

Пусть подождёт ещё.

Я пока не поставил

Dixi.

3-30. Я остаюсь

За мной пришли. Не слушаются вёсла,

Когда на месте гавани – тупик.

Какие здесь убийственные вёсны!

Прорвёмся, сэр, я к ним уже привык.

И как назло – то отмели, то скалы,

А Вам с небес – всё просто, и смешно…

Да мой корабль дружил с девятым валом!

Потом повздорил с ним и лёг на дно.

Но я не сдался. Пережил утрату,

Стою пред Вами, жив и невредим.

И даже рад, как другу или брату,

Ведь Вы на свете у меня – один.

Могу гордиться этаким эскортом!

Ваш блудный сын. Давно пора домой,

Но, сэр… Я остаюсь. Какого чёрта

Вы в сотый раз приходите за мной?..

3-31. *** (я - Вернер фон Хефтен…)

я - Вернер фон Хефтен

третий сын безземельного барона Карла

считаю капли дождя на мутном стекле

и думаю что есть Божья кара

но…

козни дьявола или рок

где не везёт – там соломки нет

значит пора подводить итог

каждому значимому моменту

в тридцать третьем я промолчал

и когда увозили соседа

лишь на сердце легла печать

только вот тьмы или света?

в тридцать восьмом всё забылось

почти

наши танки на улицах Вены

и звучал беззаботный мотив

всё без крови прошло и мгновенно

Остеррайх – это наша земля!
наши деды там кровь проливали…

ну а мы…

начинаем с нуля

и к нулю возвратимся едва ли

после – Польша Судеты и …мир

ждал куда мы отправимся дальше

сорок первый

блицкриг

их усатый кумир

не почувствовал в лозунгах фальши

я бы дальше молчал да везенье прошло

Ржев и Курск Сталинград или Вязьма

и теперь я смотрю сквозь пустое стекло -

полчаса до назначенной казни

где-то скрипнула дверь по бетону шаги

я прощаюсь и всех вас прощаю

пусть напишут о том что я с честью погиб

а отчизне - свободы и счастья

3-32. Итак, господа…

«За мной пришли. Спасибо за вниманье.

Сейчас, должно быть, будут убивать!»

Надо ж, какая оказана честь!
Слышу за дверью шаги.
Благодарю за внимание. Здесь
Точка. Беги, не беги.

Я не бегу. Это было б смешно.
Скоро, должно быть, потянут
С палубы за борт невзрачный мешок
С телом, а может, с костями.

Жалко, нам договорить не пришлось.
Мы на прощанье помашем,
Сдёрнув с надушенных, в пудре, волос,
Бархатной шляпой с плюмажем.

В жизни хватает лихих перемен,
Так что глядите бодрее!
Смотрится, надо сказать, джентльмен
Очень неплохо на рее.

Если же выпала смерть на колу,
Что неприятно, конечно –
Сверху воздушный пошлю поцелуй,
Добрый, прощальный и нежный.

3-33. Ленинградское Лихо

В мёртвом городе спят пожилые младенцы, их сон беспробуден,

тонкий ангел распят, будто вставленный в облачный пудинг,

окна накрест заклеены – тихо, не плещется рыба в каналах.

Одноглазое Лихо пугает и старых, и малых.

И придёт ли за мной, за никчёмно-дешёвой разменной монетой, -

засвистит за стеной, или вдруг успокоится где-то

на заснеженном льду, поиграть в поддавки –

полыньи и воронки, где колонны идут, - тонкий Ладожский лёд,

слишком тонкий.

В этом городе – дождь, но в развалинах улиц по-прежнему сухо,

колыхается дрожь занавесками будничных слухов:

не ложись на бочок - упокоишься в лапах свирепого волка;

слышишь, голод течёт, и течение быстрое

колко…

Девятьсот раз подряд постучит во все двери проклятое Лихо –

разорвётся снаряд фотовспышкой, и голод затихнет.

А пока сквозь морозный эфир бьётся голос невидимой Ольги*:

- Ленинградец, живи, до победы не долго...

…как долго!

Девятьсот раз подряд засыпало нас пеплом и сталью,

а однажды проснулись и поняли:

Лихо устало…

* Ольга Берггольц

3-34. Нежданный визит

Мне много лет. Я пожил - дай бог многим.
Побегал я по бабам на веку.
Но нынче подагрические ноги
Не очень помогают леваку.

Все чаще забываю имена я.
Всему виной отчаянный склероз.
И челюсть - не родная, а вставная -
Мешает целовать подруг взасос.

Не так давно - не все еще забыто -
Я был горяч, как чайник на плите.
Теперь же рецидив радикулита
Поярче сотни маленьких смертей.

О, где же вы, Роксаны и Лауры!?
Не видно ни порядочных, ни сук.
Теперь одни таблетки и микстуры
Сопровождают мой скупой досуг.

Да, я неравнодушен к формам женским.
Я женщин... это самое... люблю.
Как жаль, что разделить мне ложе не с кем.
Эх, жизнь прожить - не высморкать соплю!

Куда-то делся внутренний мой стержень.
В глазах сквозит вселенская тоска.
Никто не жаждет старика утешить,
Никто не хочет деда приласкать.

И вот теперь, весенней гулкой ранью,
Когда вся жизнь - как мятая тетрадь,
За мной пришли, чтоб оказать вниманье...
Сейчас, похоже, буду умирать.

Хоть кто-то не забыл об экстраверте...
Ах, если б знали мы, чего хотим!
За все, что в прошлом, маленькие смерти
Большой оргазм теперь неотвратим.

3-35. *** (Никто не приходил сидеть под дверью…)

Никто не приходил сидеть под дверью,
Пупок звонка никто не теребил,
И в тишине предутренней, расстрельной
Никто гвоздя ненужного не вбил.

Дым плавал тихо, как в библиотеке,
Перевирая все, что окружал.
Меняли очертания предметы
И бликами крошились на ножах.

Мы в ил, как рыбы, вкапывали брюшки,
До дна хвостами рыбьими достав.
Никто нам был, по-честному, не нужен

На жердочке потерянного сна.

Мы никуда не едем - не хотели,
Наш чемодан хоть хищен - пусторот.
И соловьиной устаревшей трелью
Никто, придя за нами, не убьет.

3-36. Мысли

Тьма всегда приходит изнутри
Мыслью, Libertango каблуками.
Раз… два… три - проиграно пари!
Но последний такт, мосье, за вами.

Нам дано копить и выпускать
Через строки уличных поэтов
Копоть бед людских в свою тетрадь
И весь век судьбу корить за это.

Наши чувства, словно берега,
Не соединить, не выпив реку.
А иссохнув, не дрожит рука
Над спокойным полотнищем снега.

Но идут за словом по следам
Тихие охотники за танго:
"Слава, слава нашим докторам!
Будет завтра суп из миннезанга!"

Мне - судье - суда не миновать.
Пусть идут, спасибо за вниманье!
Может, это в рамках пониманья,
Что сегодня надо умирать?

Тьма всегда приходит изнутри,
Потому что свет не ранит чувства.
Посносить все к черту фонари
И испить все реки за искусство!
Не мечта, а золотая пыль...

Каждый вздох, как пуля из кювета.
Всё, мосье, кончайте водевиль!
Доктора идут к вам за ответом.

Тук-тук-тук.
Ах, нет...
Опять каблук.

3-37. Снежная

Я сделана из снега и беды,

Печальных песен вьюжной непогоды.

Мне нравится прозрачный лёгкий дым,

Текущий, как река, из дымохода.

Ах, боже мой, вдыхать бы и вдыхать

Морозный воздух в хлопьях снегопада.

Смотреть на молодого пастуха,

Ведущего с лощин коровье стадо…

Бесстыдница, я жду его любви!

А он, мальчишка, радуется солнцу.

Слезится март, и время гнёзда вить…

Моя зима обратно не вернётся.

Я вижу изумительные сны:

Звенящий холод, снег идёт стеною…

Проснусь – и слышу смех его весны.

Разлучница, она пришла за мною.

Ах, мальчик, я хотела быть твоей.

Она теплом убьёт меня, проклятье!..

Чернеет снег. Ручьи бегут с полей.

И тает, тает свадебное платье…

3-38. Разоблачение

Привет, мой котик, пупсик, сердцеедка!
Не мог пораньше, дел сегодня – рой.
Плюс ко всему, жена сказала едко,
Что знает, где «швартуюсь» я порой.

Я не хочу бросать тебя, чудачка!
Но сердце колет страха остриё:
За мной был «хвост», малиновая тачка.
Точь-в-точь такая есть и у неё.

Хоть я и оторвался, мчась на жёлтый,
Боясь притормозить на вираже,
Она меня разыщет, чую ...опой,
Убьёт на месте прямо в неглиже!

Сегодня из меня не выбить искры ?
Всё не уйму тяжёлый стук в груди.
Не приставай. Ну ладно… Только быстро!
Лапуся, даже в спальню не иди.

Звонят! Теперь стучат. Её манера!
Сейчас с порога вцепиться мне в прядь.
Скажу, что ты – ошибка, ведьма, стерва!
Прощай! А... Это - счётчик проверять…

3-39. *** (Не питал я иллюзий и не видел идиллий…)

Не питал я иллюзий и не видел идиллий.

А вчера, когда вечер таинственно чах, –

телефон! По которому предупредили,

что за мною зайдут… люди в чёрных плащах.

Счётом ровно пятнадцать. Тошно стало мне, братцы,

отдавать тунеядцам сундучок мертвеца!

Он стоял в коридоре и хранил запах моря,

запах давних историй – для героя-юнца…

Зарядив пистолеты, я прождал до рассвета!

Всех пятнадцать клиентов прождал до зари…

Где ж они – с матюками, где ж они – с утюгами?

Где ж весёлое знамя, Роджер их побери!

Вот они – в капюшонах или в синих погонах,

ну, в спортивных костюмах, - угрожают, как смерть!

Где же знать им, отбросам, что печальный философ

не в шкафу, а в сознанье свой припрятал скелет?

Да и будет ли мальчик, непосредственный юнга,

взявший карту с испугу, но – с повязкой на глаз,

тот, что угля кусочек – для усов и для прочего –

мне, как чёрную метку, подаст?

3-40. Шуруп.

Газеты врут. У цен акульи пасти.

Никто не знает, где сидит фазан.

Кого чужие трогают несчастья,

Когда своих хватает за глаза?

Рабы немы? Наглейший из обманов!

Куда не ткнись – пустопорожний трёп:

И в лабиринтах каменных трущоб,

И за плечами бронзовых болванов.

Страна бурлит как забродивший суп,

Но ломануться за флажки курилок

Мешает страх, калёный, как шуруп,

С младенчества закрученный в затылок.

Здесь каждый, как бы не считался крут,

Какие бы с небес не хапал звезды,

Всегда уверен: рано или поздно

За ним придут.

3-41. Бунтует чернь

Бунтует чернь... Опять... Скажи на милость:
Чем вам теперь не угодил король?
Селянам я не заготовил силос
Горячею уборочной порой?

А горожанам было зрелищ мало?
Да как же! Что ни день - то менестрель.
Хотели хлеба? Вот вам. Даже с салом.
Так - что? За доброту мою - расстрел?

Причина, что овёс сегодня дорог -
Завистливые происки врагов.
"Устроили нам кризис злые орки", -
На сайте пишут pravda точка gov.

Что станут обесцениваться мани -
Никто не знал, и королева-мать...
...Ну вот... Пришли. Спасибо за вниманье.
Сейчас, должно быть, будут убивать!..

3-42. 13 февраля 269 года

Рим вожделел начала Луперкалий, потоков женских тел, что алчут плети укус принять, как ласки от волчиц.

Матроны в кожу чувственно втирали смесь масел и игривых междометий и от зеркал не отводили лиц,

Мечтая в тонких легких одеяньях, чуть видимых в рассветной серой мрети, нести себя среди нагих мужчин

И будоражить ум воспоминаньем о том, как в день Юноны, на рассвете, казнен священник дерзкий, Валентин.

Нет-нет, он жив еще... Палач искусный ждет, как наутро выйдет из темницы венчавший тех, кому велит закон

Лишь кесарю служить, смиряя чувства, не смеющих с любовью обручиться, тех, кто до смерти Марсу посвящен.

Как ночь спешит пролиться в день Юноны! А узник пьет мгновенья этой жизни, и что ему темница? Для любви

Пределов нет, оков и стражей сонных. Доверься ей! А вдруг и после тризны она согреет, только позови…

Он так хотел, чтоб стало ясно Риму – любовь важней всех титулов, сестерций, претит ей дикий уличный оргазм!

Уже письмо дописано любимой на маленьком клочочке в форме сердца…

Сейчас придут

И поведут на казнь.

3-43. Бояться нечего

Бояться нечего: меня убьёшь не ты.
Уж лучше бойня, чем в бокале капля яда.
Мне не впервой: я дуэлянтом был заядлым.
Хоть пыл угас, пороховницы не пусты.

Мне не к лицу теперь скрываться от облав.
Порой и старый волк - угроза своре гончих.
Покуда ярости моей запас не кончен,
Я буду черпать из кипящего котла.

Мне б рассмеяться над прошедшей слепотой -
Какие козни может строить агнец божий!
Тобою предан, я любуюсь - всё тобой же.
Точней ударить не сумел ещё никто.

Закатный луч алеет в стёклах витража.
Хрусталь разбит, и пляшут по полу осколки.
Умелый выпад отражён - один из скольких?
И чью атаку не удастся мне сдержать?

Должно быть, это называется судьбой.
Я в полушаге от того, что ждёт за гранью.
Но рано празднует твой нынешний избранник...
Я постараюсь и его забрать с собой.

3-44. Беспредел

Везут по коридору на каталке.

Скрипят колёса. Я ещё живой.

Но вид со стороны довольно жалкий –

Там я или не я под простынёй?

Доставили, столпились суетливо,

Уже другие, шапки до бровей

И в масках! Хирургическая дива

Готовит арсенал. Должно быть, ей

До лампочки всё то, что здесь творится.

Дают наркоз. Терплю и не беру -

Мне чем-то подозрительны их лица,

Сейчас отключат, включат ли к утру?

Спасение моё - у них в кармане,

Занёс солидно, вон какая прыть!

Я был такой живой, всего лишь ранен…

Теперь гадаю – быть или не быть?

А дома, в левом ящичке заначка,

Берёг, дурак, потратить не успел…

В кювете ждёт раздолбанная тачка…

Я их теряю,… стойте,… бес…пре…дел…

3-45. А мне бы…

А мне бы... А мне бы - руками до неба,

Краюху вкуснейшего чёрного хлеба,

Охапку любви, и крупицу удачи,

И море... Огромное море в придачу.

А мне бы - свободно кружить над волнами

И, мачты качая, играть парусами,

С разбегу в пучину мечты окунуться.

А мне бы вернуться. Всего лишь - вернуться

К уставшему ждать, заскучавшему плёсу,

К заплаканным, сбросившим листья берёзам,

К печальному клёну, что спит на опушке,

И к маме, что стала в минуту старушкой.

Вернусь! Обязательно! Только бы ждали.

Оттуда, где ветер в лицо расстреляли,

Где пух тополей окровавлен, как вата,

Где нету вины, но полно виноватых.

Вернусь! Я уверен - тропинки найдутся!

Но прежде я должен врагу улыбнуться

За то, что вниманьем его не обижен,

За то, что убит, но услышан... Услышан...

3-46. *** (Дама, восемь, туз, валет…)

Дама, восемь, туз, валет,

Мятый хлеб, наган в кармане,

Тонким лезвием в ответ,

Бог не выдаст - чёрт обманет.

Правды нет, хоть землю рой,

Снится, сволочь, снится, снится

Страшной, новою игрой

Залп «Авроры» над столицей.

Крест на пайку променял,

"Отче наш" на "Власть советам".

- Вы читали "Капитал"?

- Нет, я просто верил в это.

Пьяный гул, трактирный чад,

Куст малины разворошен,

Вяжем руки всем подряд,

Мягким быть - себе дороже.

Дальше – больше: лютый зверь

Тихо гадит по конторам,

Всюду враг, слезам не верь,

Будь готов к расправам скорым.

Резкий стук в глухой тиши,

Смелость выстрелом чревата:

- Кто в сообщниках, пиши.

Вот и всё, пришла расплата.

Дама, восемь, туз, валет,

Сделай, Боже, пересдачу...

Впрочем, вижу - правды нет,

Сел в углу и горько плачу.

Оценок пока нет

Свидетельство о публикации №:

4460

Чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь

ср, 11/02/2015 - 10:22

НБС

Вышедши

3-5

3-22

3-38

3-41

Оценок пока нет

чт, 12/02/2015 - 06:50

Тамара Барышева

Вышедши

3-5
3-13
3-17
3-22
3-29
3-40

Оценок пока нет

чт, 12/02/2015 - 18:29

Князь Тьмы

Вышедши

3-20. *** (Как шаток мир! Позвольте, я присяду…)
3-21. Последняя исповедь капитана.
3-22. Тот день
3-24. Последняя исповедь дона Хуана

Оценок пока нет

пт, 13/02/2015 - 06:07

Борис Баршах

Вышедши

3-13. Обычная советская «хрущоба»
3-14. НЕЛЕПЫЙ ФИНАЛ
3-16. Монолог клептоманки
3-17. МОНОЛОГ ШУТА
3-21. Последняя исповедь капитана.
3-22. Тот день
3-45. А мне бы…