Мистическая лирика
3-1. Ожидание
Он является часто, возникнув из недр «ниоткуда».
Я ему подчиняюсь, сразу меркну, изысканный сноб.
Взгляд его – если есть он – холодною дымкой окутан.
Ощущенье: порыв сквозняка – и мгновенный озноб.
Ход часов не нарушен, ничто не меняется внешне:
Нет предчувствия встречи или видимых глазу причин.
Только голос повис – если есть он – бесцветный, нездешний,
мне б услышать его: ведь, должно быть, он глухо звучит.
Показалось: контакт – наши пульсы ведут перестуки –
Нет, почудилось: сердце, болью охнув, раздрызгало ритм.
Голограмма-кристалл: связка жестов в одном из поступков
– стародавних иль близких – вдали безмятежно парит.
Иногда я – участник размытых немых эпизодов:
Антураж в мизансценах передвинут вперёд на года…
Этих слайдов намёк – то, что будет – в грядущее зондом,
Но, что должен понять я, учесть, предпринять, разгадать…
Чувство странное: он – я и есть, безвозвратно ушедший
в сонм небытий сквозь цепи – мне не ведомых – будущих лет.
И какой срок оплачен был щедрой судьбой-казначейшей –
Тридцать лет протекло, как по жизни мой тянется след.
Вперемешку намёки на беды, удачи ли, крахи –
Их размеры и сути не могу распознать наперёд.
Ожидание – казнь гильотиной нависшего страха,
Что сравнялся наш возраст – срок вышел – и он не придёт.
3-2. В месте, где нет дорог *
"Он не заслужил света, он заслужил покой."
(М.А. Булгаков "Мастер и Маргарита")
В месте, где нет дорог,
мхом заросли пороги.
Дом над седой водой
щурится на закат.
Жёлто стекает дрок
за горизонт пологий,
сумрачный козодой
глушит трезвон цикад.
Ночи сменяют дни,
дни неизменно ясны,
тает в сыром песке
медленная волна...
Больше не жди, - шагни!
Просьбы всегда напрасны,
пусто в твоей руке.
Пусть не дрожит она.
Дьявол велит - Пора! -
значит, пора настала,
неотвратимый путь
млечно струится ввысь.
В пыль обратятся страх,
ненависть, память, жалость,
и обнажится суть:
так началась не-жизнь.
Ворон - перо судьбы -
взмахом расчертит небо,
ляжет туманный след
по-над Ясунь-рекой.
Вышний решил, как быть.
Выменяв быль на небыль,
ты не обрящешь свет.
Ты обретёшь покой
В месте, где нет дорог.
* "В месте, где нет дорог" - строка из стихотворения Виктории Берг
3-3. Летучий Голландец
Скрипит штурвал... Картечью у виска
Секунды склянки отбивают точно.
Нет, он не превратится в старика -
Живой мертвец, он на посту бессрочном...
На клочьях парусины - тлен веков...
В руках - штурвал. Он крепок, дуб мореный.
Среди команды мертвых моряков -
Голландец, от судьбы заговоренный...
И боцман, как бывало, не кричит,
И не сигналит сверху наблюдатель...
Корабль-призрак в океане мчит,
Из вечности взывая: "О, Создатель!"
...Скрипит штурвал. Рассвет очередной.
И мыс - недосягаем и желанен.
Одно усилье - и домой, домой!
"Свистать наверх, свистать наверх!" Но камнем
Упала буря - мраком на волну,
Корабль относит в море, в море, в море!
"Свистать наверх!" И вновь - не потонул,
И вновь - навстречу тлену, мгле и горю...
...Скрипит штурвал. Покоя моряку
Не обрести, скитаясь понапрасну.
Но я не пожелаю и врагу
Судьбы в веках забытого голландца...
3-4. *** (Не обвенчана. Опрометчиво...)
Не обвенчана. Опрометчиво
в самой чёрной твоей
ночи
появляется белая женщина,
появляется и молчит.
Собирается, растворяется,
острым пламенем ночь горит…
..Говорит, что с тобой прощается,
и рыдает, и говорит…
Возвращаясь от случая к случаю,
в гулкой полночи дверь найдя,
безразмерно себя измучает…
Убивая в тебе - тебя.
3-5. Волшебство на вырост
Наверно, скоро ляжет снег – на каждый лист, на камень каждый,
брандмауэр* окно покажет – и наяву, а не во сне
нырнёт в подъезд бездомный кот – хозяин-раб своих привычек.
Всё как обычно… необычно, как быть должно под Новый год:
мигают лампочки гирлянд, стремясь сыграть друг с другом в салки,
в каналах шепчутся русалки, кариатида и атлант –
мадам и сэр (месье и леди), легко взобравшись под карниз,
не думают спускаться вниз – туда, где шумный город едет
на носорогах и китах, акулах, муравьях, улитках,
а фонари висят на нитках легко – святая суета!
И это будет сотни раз: щелчок – и куст бенгальский вырос.
А волшебство – оно на вырост, и только мне сейчас как раз.
Не повзрослеть бы навсегда, убрав щелкунчиков в коробку,
прогнать бы грусть шампанской пробкой, всё проходяще – и беда,
и призраки больших побед, и страхов полуночных тени
слетят легко листвой осенней, их след морозами отпет.
…Манера снега – тихо плыть; причудливо сгорают свечи,
струится дым – уютный вечер... Вы открываете окно
и замечаете… потом, с двенадцатым ударом пушки,
в костюме чёрном, вот он – Пушкин, в подъезд спешащий за котом.
*Брандма́уэр (нем. Brandmauer, от Brand — пожар и Mauer — стена) — глухая противопожарная стена здания, выполняемая из несгораемых материалов.
3-6. Остров потерянных душ
От берега жизни отчалить непросто,
Когда и в раю, и в аду неудел –
А где-то есть остров – мистический остров
Потерянных душ и безликих людей.
Закрытый от мира железной оградой,
Он служит чистилищем – вечной тюрьмой
Для тех, кто отчаялся в поиске правды,
Кто выбрать не смог между светом и тьмой!
О, как же нас много – отчаянно много –
Влачащих свой быт от утра до утра,
Ни дьяволу больше не нужных, ни Богу,
Не знающих смысла ни зла, ни добра...
На главный вопрос не нашедших ответа,
Земле не оставивших даже имён!
Чьи серые судьбы отправятся в Лету,
Чьим душам страдать до скончанья времён!
Прожить без волнений, без боли, без риска,
Казалось бы, проще! Не правда ли? Но
Мистический остров – он рядом, он близко,
В тени затаился и ждёт нас давно…
Он каждую ночь посылает нам знаки!
Вы видите? Ведьмы на шабаш спешат,
Из мрачных могил восстают вурдалаки,
Чтоб землю с горячею кровью смешать!
Вы слышите? Демоны хором нестройным
Поют апокалипсис грешной Земле
И сверху срываются чёртовым роем,
Взрывая заслоны космических лет!
Из звёздных галактик не мчатся джедаи,
Чтоб выкрикнуть каждому: Мир нездоров!
Отныне на остров-тюрьму попадает
Не каждый десятый, а каждый второй!
Когда нас сожрут равнодушия монстры
И жизни останки под воду уйдут,
Весь мир превратится в мистический остров
Безликих людей и потерянных душ!
3-7. Баллада о старом доме
Заколочены двери и ставни,
заклубился туман ведовской...
Здесь, наверно, какой-нибудь травник
колдовал над любовной тоской.
А быть может, жила повитуха,
кто расскажет об этом теперь?..
Или странного вида старуха
отпирала полночную дверь
На границе, у самого леса,
где весною цветёт краснотал…
Говорят, деревенский повеса
здесь однажды бесследно пропал.
Лезут в голову скорбные страсти,
потянув за начало клубка…
Это просто холодным ненастьем
надо мною сошлись облака,
вот и чудится кто-то нездешний,
разменявший земное давно.
И, конечно, погодою вешней
тут не скрипнут ни дверь, ни окно…
Но, когда небеса поостыли,
и на улице кружит метель,
раздаются шаги молодые,
и срываются ставни с петель,
и лицо, залитόе румянцем,
возникает в квадрате окна –
«В сельском клубе объявлены танцы,
и теряется в тучах луна…» –
«Бог с луною, и танцев не надо –
вспомни имя моё, назови.
Только знаю – какая досада –
не успела сказать о любви.
Память вёсен останется втуне –
наша лодка пустой уплыла.
Не поверишь, колдунья-колдуньей
я, наверно, под старость была.
Скоро утро… Стрекочут сороки…» –
«Да и ладно… Кому мы нужны?»
К ней приходит жених синеокий,
не вернувшийся с давней войны…
3-8. Ночное
Лишь в редких окнах свет ещё горит -
как долго добираюсь я до дома.
Но впереди меня идёт старик,
он, чудится, - ведущий, я - ведомый.
Перед одним, перед другим крыльцом
он заставлял меня остановиться -
я видел неподвижное лицо
и тёмные, провалами, глазницы.
И гас в окошках свет: приняв беду,
там в чьё-то возвращение не верят.
Всё ждали... Но теперь уже не ждут.
Отплакали и не откроют двери.
Не обойти. Иду за ним, след в след.
Всё ближе к дому... тяжелеют ноги...
И хочется кричать - старик, ты слеп!
Я жив ещё, уйди с моей дороги!
Там молятся, чтоб не стряслась беда,
и в кулачки, на счастье, руки сжаты -
я должен в эту ночь дойти туда,
и мне такой не нужен провожатый!
Уже прозрачна полная луна.
Фигура впереди слегка поблёкла.
Бреду за ней, не в силах обогнать,
и гаснут
гаснут
гаснут
гаснут
окна...
3-9. Летаргия
Да, мой любимый, отсюда трудна дорога.
Замкнутый сон слишком сильно похож на смерть.
Если услышишь будильник, его не трогай,
хочешь проснуться – сквозь веки учись смотреть.
Чувствую кожей ростки непрожитых жизней,
мне всё равно, что ослепли давно глаза.
Тьма, наступая, закружит тебя – кружи с ней,
страшно не будет – проснуться во сне нельзя.
Нет, мой любимый, не дрогнут мои ресницы.
Выстыла кровь, поцелуй – холоднее льда.
Я разучилась дышать, но умею сниться,
если захочешь – ты сможешь прийти сюда.
…Сон бесконечен, дорога идёт кругами.
Я заблудилась, ведь ты обо мне забыл.
Камни не плачут, и я превращаюсь в камень,
тронешь случайно – рассыплюсь в седую пыль.
Пляшут пылинки, будильник звенит ненужный.
Видишь тоннель – не спеши на призывный свет.
Спи, мой любимый, и мысли мои не слушай –
я говорила о смерти, но смерти нет.
3-10. Кот
Камин потух. Опять пустой печальный вечер.
Хозяйка в кресле, утомившись, задремала.
Метёт за окнами пурга, и воет ветер -
Он рвётся в дом - ему, видать, простора мало!
Пушистый кот с ковра поднялся, выгнул спину,
Прошёл по комнате, слегка повёл усами...
Вгляделся пристально в холодный зев камина
И зашипел, как на врага, сверкнув глазами!
Хозяйке снится дом её, залитый счастьем,
Когда родные были живы и здоровы,
Когда любимец - кот пушистый серой масти -
Дом охранял от всякой нечисти и злобы...
Кота не стало. И родителей. И мужа.
И лишь во сне она родные видит лица...
...А кот шипит, щетинясь, - изгоняет ужас...
Она проснётся - кот исчезнет... растворится...
3-11. Туристка
Утро. Печальное бледное солнце.
Ветер, стреноженный в клочьях тумана,
Дернулся вверх, затерялся в трех в соснах,
Пойманный иглами крепче капкана.
Выше деревьев вздымаются стены,
Портик с колоннами из травертина.
У изваяний, чуть тронутых тленом,
Сеточка трещин легла паутиной.
Два францисканца с босыми ногами
В рясах, подвязанных просто веревкой,
Молятся перед большими вратами,
С бронзовой, видно эльфийскою ковкой.
В сценах рельефов – баталии конных,
Парень, с Голгофы шагающий в Вечность,
Всадник, летящий верхом на драконах,
Хоббит, бросающий в жерло колечко...
Колокол бьет с оглушающим звоном,
Нищенка жжет меня пристальным взглядом,
Змеи, расправившись с Лаокооном,
Душат прохожих, гуляющих рядом.
Мальчик играет с трехглавой собакой.
Маленький Цербер, щенок лютоволка,
Рвет Одичалых, бросаясь в атаку.
Скоро Зима. Ждать осталось недолго...
...Утро. Сейчас закажу капучино,
Выпью и сделаю вылазку в город.
Жажду скорее увидеть руины
И прогуляться к большому собору...
3-12. Ангел города N.
Я разглядывал город помпезных руин,
этот Богом оставленный город,
черный свет на него беспощадно струил,
позолоченным шпилем проколот.
Я стучался в оглохшие двери больниц,
брёл по дну обмелевших каналов -
неприкаянных душ одинокий двойник.
Впрочем, здесь одиноких навалом.
Я взрывал этот город, терзал и крошил,
перемалывал кости-колонны.
А потом иноземцам сдавал за гроши,
и бросал на съеденье голодным.
Этот город во мне и болит, и скорбит,
разрывается жилами улиц!
Площадями своими встаёт на дыбы,
облаками ложится под пули.
И, казалось бы, всё: нам обоим каюк.
Но нисходят небесные смерчи
и вцепляются в нас миллионами рук
и...спасают. Спасают от смерти.
3-13. Морана
Спят леса и дороги, да тихая гладь небес.
Караулю двуногих, веду их в запретный лес.
Укрываю снегами и пью их — уста в уста.
Здесь никто их не ищет — погибельные места...
Коли Зирка слепая, так вижу я верст на сто.
Ни Додола, ни Лада, но... путник, постой, постой,
ты уже за порогом, здесь, в Нави, мои права.
Рыбьи перья, засонье, холодная стынь-трава.
Сколько губ целовала и сколь закрывала век,
не утех я искала, не с теми да не у тех,
я искала любови, нашла злую боль и хлад.
Только Карна и Жля всех оплачут да отскулят.
Разложу посолонь голубые обломки льда,
что остались от сердца...
Бессмертна я — скорбь, беда.
Отвоюют веснянки по тысяче верст на дню,
и... по масленой вере меня отдадут Огню...
3-14. Шагнула в зал и вдруг застыла…
(по картине Марии Башкирцевой «Дождевой зонтик»)
Шагнула в зал и вдруг застыла...
Глаза в глаза. Семнадцать лет
Под старым зонтиком мне было.
Штрихи нечаянных примет
Вернули юность в одночасье.
Отцовский зонтик узнаю.
И древний плед — холста ненастье -
Теплом окутывал в краю,
Где тосковала и любила.
И вновь без памяти люблю...
Плывущему с эдемной силой,
Теряться в бездне кораблю
Моей души, видать, не время.
Путь млечный жизни полотна
Проходит светом через темень.
И отражаются со дна:
Высокий лоб — лампадой ночи;
Укор всему — недетский лик,
Что страсть и нежность напророчил;
В руках — ось неба и земли.
Мой в раме бронзовой старинной
Восставшей юности портрет.
Гляжу в глаза опять Коринной -
Проснулась через сотню лет.
3-15. Фреска
трон пуст.
в углах мелькают тени,
и мене текел фарес на стене,
и я
на фреске – заплутавший пленник
на неизвестной и чужой войне
сейчас сорвусь - и выйду на свободу…
но царство – тлен.
в развалинах лишь прах,
а чёрный всадник скачет по вселенной,
ища свою добычу до утра.
а там
луч солнца озарит вершины
и враг мой растворится в синеве.
я – бог,
но «Deus ex machina» -
и солнце снова спрячется в траве.
война без времени,
слепые против зрячих,
и победителей не судят никогда.
мне лишь бы выйти…
будет всё иначе...
но это неизбывная мечта...
3-16. Кумранский сон
В основе мироздания дуэт
Любви и смерти, это аксиома.
Когда воспламеняется солома,
К зелёной ведьме тянется поэт.
Безумие течёт со всех сторон,
А где-то там, за проклятым экраном
Смоковница над мутным Иорданом
И дремлющий в пыли Иерихон.
Товары вяло валятся из рук
В эпоху демонических логистик.
Всё кончено, упал последний мистик,
Отведав яда точечных наук.
Горят дома, в которых духота,
Иллюзии упитанного рая,
Где мертвые живут, не умирая,
А зрячие не видят ни черта.
В комфорте, изнывая от тоски,
Больные и безжалостные дети
К бесчувствию давно попали в сети,
К бессмертию отчаянно близки.
А добрый друг, почти уже любя,
Решил, что этот жар опасен сердцу,
И затворил таинственную дверцу
Пред самым носом умного себя.
Тут каждый червь безмерно одинок
Среди себе подобного контента,
В одном глотке горчащего абсента
И головы дракона, и клинок.
Сдают свои позиции шмели
Молчанию безжизненной пустыни,
И все стихи покажутся пустыми
На фоне солнцем выжженной земли.
Любовь и смерть, прекрасен был тандем,
Великий голос фауны и флоры,
А ныне соль Содома и Гоморры
И без вести печальный Вифлеем.
3-17. В сумерках
***
В секретный храм, обиду затая,
Крадусь сквозь дымку сумерек лиловых,
Я так хочу, чтоб ты была моя,
Пусть будет связь прочнее, чем оковы.
Кровь петуха и белая змея –
Подарок мой могущественным ЛОА,
Пускай умрёт возлюбленный твой новый
Наперекор законам бытия.
Едва на зов откликнулся Дамбала,
Покинув свой небесный пьедестал,
Горячий шарик серого металла
Меня свалил внезапно наповал.
Как мог я знать, что здесь и поджидал он,
Тот, чью судьбу за горло я держал…
3-18. Кусочек лета
Я на ощупь брела по свету,
Замерзала от зимних ветров.
Но во сне мне однажды некто
Дал отведать кусочек лета.
Кинул в небо охапку мыслей:
Васильковых, хмельных да пряных.
Из тоски, как из палых листьев,
Разложил костерок янтарный.
Жаркий полдень дремал над лесом,
Золотился в сосновых ветках.
Ожерелье из птичьих песен
Подарил мне на память некто.
И ушёл – босоного, пыльно.
Я бежала за ним, да где там…
Канул сон. И во тьме чернильной
Остывает кусочек лета…
3-19. Софьина башня
«Вблизи Новодевичьего монастыря поставлено было тридцать виселиц
четырехугольником, на коих 230 стрельцов, заслуживших более жестокое
наказание, повешены. Трое зачинщиков страшного мятежа, подавших
челобитную царевне Софии о том, чтобы она приняла кормило правления,
повешены на стене Новодевичьего монастыря под самыми окнами
Софьиной кельи. Тот из трех, кто висел в середине, держал привязанную
к мертвым рукам челобитную, конечно, для того, чтобы усугубить мучения
Софии за совершенное ею.»
«Дневник путешествия в Московию». И.Г. Корб 1698 – 1699 гг.
«Ошибка. Так вышло. Скверно.
Будь проклято злое лето!»
В ознобе глядит царевна
На свиток в руке скелета.
Тела – на расправу птицам.
И дьявольский пир у башни.
От слёз тяжелы ресницы
Правительницы. Вчерашней.
Ничем не утешить душу…
Скрип виселиц, ветра стоны.
«Господь, накажи Петрушу,
За то, что лишил короны».
Не снятые – не омыты,
Казнённые – не отпеты.
Отрепьем едва прикрыты,
О чем-то молчат скелеты.
…Столетия – миг. Недавно
Шепнули в гостях мне: «Верно,
Помогут, помогут явно
Стрельцы со своей царевной».
Легенду на экспертизу!
Хамовники. Прудик. Ивы.
Напрудная башня снизу
Исписана прихотливо.
Старушка в платочке в клетку
У башни стоит: « Послушай,
Негоже ходить к ним, детка.
Тревожить усопших души.»
По башне скользнули тени,
Закатом плеснуло ало.
«Не любят они прошений…».
Промолвила и пропала.
3-20. Час быка
Книга. Чашка кофе. Сигареты. На душе тоскливо, не до снов.
Лик Селены хмурится в просветах океана серых облаков.
Ветер за окном, лютуя, злится. В голове из мыслей круговерть.
Стрелки на позиции два тридцать - час, когда хозяйничает Смерть.
Свет погас внезапно, как в романе. За окном насупилась луна.
Призраком расплывчато-туманным появился кто-то у окна
И растаял дымом сигареты, собственным инферно наградив…
Мрак, смягчённый тусклым лунным светом, обернулся тяжестью в груди.
Сердцу неуютно за грудиной. Рваный пульс по венам зачастил.
Стынет кровь. И в тишине гостиной пролетело шелестом: «Прости…»
«Призраки» Паланика на полке - триллер совершенно ни при чём.
Боль на вдохе колется иголкой. В горле ком. Ладоням горячо.
Звёзды вдруг сложились в пентаграмму, разум поглощая «в никуда»…
В час Быка устало сердце мамы
и остановилось навсегда…
3-21. Кукла
Твой фарфоровый мир герметичен: ни всхлипа, ни стона
Не срывается в ночь с нарисованных мастером губ.
Сколько кроется мук в грациозных недвижных поклонах,
Знают только часы, что тревожный твой сон берегут.
Тук...
В тех часах всё не так: то летят, то становятся стрелки
(Их создатель не верил, что время подвластно часам).
Здесь они для того, чтоб завесить пространство на стенке,
Сквозь которое жизнь норовит ускользнуть в небеса.
Там...
Твой игрушечный ад беспросветен, как каменный кокон.
Антрацитовый блеск тёмных бусин искусственных глаз
Умоляет: «Пустите, разбейте меня на осколки».
А часы всё идут. Не сейчас... Не сейчас... Через час...
Раз...
Стрелки вечно чудят. Над секундной порхают апрели,
А минутная вспять устремляется после «шести».
Часовая стоит, чуть качаясь, бормочет: «Не верю.
Цифры — замкнутый круг. Не пытайтесь меня провести».
Бом...
Время льётся дождём через шрамы некрашеных ставней,
Изгибаясь, улиткой вползает в твой кукольный дом.
Миг пройдёт. Век пройдёт. И тогда бесконечность растает.
Но часы не спешат. Переждём... Переждём... Подождём.
3-22. Они
Там, где ночь лёд разбивает клюкой,
на болотцах огни расцветают зловеще,
каждой паре по твари выбирают они –
в человеках – трепещут...
в сизый сумрак входя, окаянные дни,
в параллельную пустошь пространства,
где слои темноты, обходные пути
и глаза видят черное братство,
гибель царств и земли, добродетелей, мест,
там где ловят за сны идиота,
беглеца, простака, не прошедшего квест –
заплутавшую жертву охоты –
там сверкают клыки, нервно бьются хвосты,
из живых остаются одни мертвецы,
пустота остается, икота,
и в тоске гробовой, насаждения вины,
появляясь внезапно, пробудившись внутри,
в темных офисах разума ближнего, в мир,
одержимо и злобно находят
некий повод, предлог и такого как ты –
за осокой, травой плексигласовой тьмы,
из-за страха, зарплаты, – съедают они,
и – уходят.
3-23. Ворон
- Братец мой Ворон, пусти меня до реки,
Ночью гадают на суженых до восхода.
Девушки вьют из цветов полевых венки,
Косы плетут и бросают колечки в воду.
А за подарки русалочьи голоса
Шепчут из мутной реки адреса любимых,
Я бы русалкам взамен отдала глаза
Только за то, чтобы просто услышать имя.
- Милая, слышишь, охотники у дверей,
Вечер за окнами скалит собачью морду.
Жители нынче бросают отраву в воду:
Так веселей.
- Братец мой Ворон, пусти меня за порог!
Слышишь, в окошко тревожно стучится ветер?
Суженый выбрал неблизкую из дорог,
Он приходил на заре, но никто не встретил.
Полночь чернее пера твоего крыла,
Словно закат на неё затаил обиду.
Я темноте бы и лучшее отдала,
Чтобы любимого снова хоть раз увидеть.
– Это не ветер, милая. Так стучат
Неподалёку охотничьи барабаны.
Суженый ставит кругом на тебя капканы
И на волчат.
3-24. Гость
Мне снова память рвёт дремоту,
Врываясь звуками беды.
И вместе с ней заходит кто-то,
Не оставляющий следы.
Он не отбрасывает тени.
Нет отраженья в зеркалах.
Но смят нервозный дух сомнений
Знакомой гаммой ощущений
И вкусом крови на губах.
Да... Гость мне дорог и знаком.
А ветер воет за окном.
Луна спугнула тучек стаю,
Их ненавидя и любя.
А гость стихи мои читает
И словно ищет в них себя.
Чем ближе утро, тем острее
Тоска, что скалится меж строк.
И вновь становится белее
Уже давно седой висок.
Да... Вот теперь приходит страх.
А ветер мечется в ветвях
Мой гость порой вздыхает тяжко,
Споткнувшись мыслью о строфу.
Он в окровавленной тельняшке,
Той, что лежит в моём шкафу.
Луна за тучи звёзды прячет,
Ей одиноко, как всегда.
Моей тоске оброк уплачен.
Уставший ветер горько плачет,
Упав ничком на провода.
Да... Пустота в груди и ночь.
И не помочь мне. Не помочь.
Я осуждён, но неподсуден.
Я там, где он, но тело здесь.
Мне «было» хочет вырвать «будет»
Из потерявшегося «есть».
Но на краю слепых безумий
Гость рвёт связующую нить.
Словами: «Брат, прости, я умер,
А ты живи. Обязан жить!»
3-25. Неслучайная встреча
Видишь, котейка, ветер полощет
Крылья в окне напротив?
Знаешь, без них, безусловно, проще,
Да и комфортней, вроде…
Не одобряешь меня, усатый?
Верно, имеешь право…
Только устала быть я - крылатой,
Чёрт знает, как устала…
Ну, не шипи, сорвалось, бывает…
Я ведь уже не ангел.
Сбили меня в позапрошлом мае
Где-то на левом фланге.
Так навалились заботы, смута,
Веру пробив навылет…
Рухнули звезды, и в ту минуту
Сами отпали крылья.
Вот, берегу их.. Зачем, не знаю…
Но, подставляя ветру,
Будто летаю, опять летаю,
Таю в потоке света.
Ветер сегодня пахнет черникой,
И на душе тревожно…
Жизнь не коварна, а многолика,
В ней разобраться сложно.
С неба - на землю… Но я не пала!
Падшим живется проще.
Мало мне горя, и счастья - мало,
Не прогорела, в общем…
***
Может, останешься, кот, со мною?
Небом еще подышим!
Не уходи... А давай весною
Вместе бродить по крышам?
3-26. Вернуться с похорон
Когда в квартире свет погас,
Я вышел на площадку.
Тот запах помню, как сейчас,—
Тяжёлый, серный, гадкий.
И понял, с кем вступил в борьбу,
Не равную по силам...
Очнулся я уже в гробу,
Стоящем у могилы.
От страха вытянувшись в нить,
Звенит струной аорта.
Кричу: "Не смейте хоронить!
Я жив! Какого чёрта?!"
Не слышат... Тут хоть заорись:
В безумной круговерти
Меня возносят упыри
И славословят черти.
Каким я, дескать, был простым,
Примерным и хорошим...
"Не лгите! Не был я святым,
Тем более, святошей!
Я был..."
Я был?.. И холодком
Прошёлся звук под кожей.
"Я был" — застряло, словно ком.
Я был — и был ничтожен.
Всё ждал, что буду жить, а зря.
Вся жизнь — не жизнь, а проба...
Смотрю: два дюжих упыря
Подносят крышку гроба.
И вырвался не крик, а вой:
"Я вам испорчу тризну!"
И кто-то ахнул: "Он живой!"
И кто-то дико взвизгнул...
* * *
Я брёл домой — разбитый, злой.
Настолько было тошно,
Что в кровь содрал на мостовой
Картонные подошвы.
Пришёл в преддверье темноты,
Зажёг в прихожей свет.
Жена спросила: "Это ты?"
Я ей ответил: "Нет!.."
3-27. Незванные гости
Мерцанье свеч, ползущие шаги…
Я умер. В честь летального контраста,
теперь, в моем гробу, помимо зги,
витала поэтическая паства.
Меня пытали одой битый час,
акафистом подтаскивали к плахе;
ей-Богу, прошлой ночью весь Парнас
был занят производством эпитафий!
Лилось в бокалы черное вино,
и, персонально, мрачному Эребу
струила кровь на темное окно
пиявка, присосавшаяся к небу.
А я лежал, терпя что было сил,
придавленный цветами и финалом.
За мной пока никто не приходил,
и это чрезвычайно раздражало.
Скорбящие, с бесплодием глазниц,
Толкали меж собой пустые речи
о мистике египетских гробниц…
Быть может тоже умерли?
До встречи!
3-28. Окно
Снег летел на ковер. Ты стояла в проеме окна,
умоляя меня замолчать, отойти и не трогать.
Все попытки утешить беспомощно бились о наст
ледяного "не верю". Ни разум, ни ласка, ни строгость
не спасли. Что-то звякнуло. Ахнул оконный проем,
проглотивший тебя и последнюю странную фразу
"Мы увидимся снова и будем, как прежде, вдвоем"...
Снег летел на ковер, заметая разбитую вазу.
По ночам темнота, прилипая снаружи к стеклу,
в отражении комнаты пишет твои силуэты.
Ты сидишь на диване, читаешь, подходишь к столу,
расстилаешь постель... Ты живешь за стеклом до рассвета,
а потом исчезаешь – сбегаешь по первым лучам,
оставляя меня дожидаться вечернего чуда.
Как же больно читать по губам "Извини. Не скучай"
и шептать, еле слышно, в ответ "Не хотел бы, но буду"
Наступает рассвет. Скоро снова останусь один
в этом жалком куске безобразного, чуждого мира,
где тебя больше нет, где от складок дешевых гардин
веет прелой тоской, облаченной в наряды ампира.
Неужели иначе никак? Окликаю: "Постой!.."
Ты подходишь к окну, отворяешь скрипящие рамы.
Здравствуй, черный квадрат. Забирай! Я уже за чертой...
Гулко ахнула ночь, изменяя узор амальгамы.
3-29. Милая могила
«Где-то плачет ночная зловещая птица...» /С. Есенин/
Расплавилось солнце, устало стекло в ручей.
А тот, подхватив небес разноцветных клочья,
Помчался к реке, раздумывая: «Зачем
Бросать красоту такую июльской ночью?»
И день растворился, излился в пучину вод,
Улёгся на дно, растёкся на мягком иле...
Прекрасная дева, что нежитью там живёт,
В стотысячный раз проснулась в могиле милой.
Поднявшись наверх, из лилий венок плела.
Плач птицы ночной зловещей ловила жадно.
От ивовых рук до колких еловых лап -
Касалась всего. Ей месяц дарил «приватность»...
...Виденья из прошлого: солнце идёт в закат,
Осиновый лист дрожит, страх вползает в разум,
И ягоды - цвета крови, и пульс - набат.
Смертельный экстаз и смех, как дурман, заразен.
Как просто: закрыть глаза, перестать дышать...
И в омут шагнуть, где нет ни любви, ни боли.
Нет лжи и предательства. И не нужна душа.
Милее могилы нет, чем в речной юдоли.
3-30. Нежданный гость
Мой гость нежданный молчаливо-сух,
Печатью недоверия отмечен.
Сегодня произнес негромко, вслух,
Всего три слова: "Знаешь? Время лечит."
Пыталась вспомнить… Он пришел вчера…
А может, ждал меня тут за обедом?
…Щелчок – погасло старенькое бра,
За ним – одна свеча, вторая следом.
Дымок от трубки сладок и волнист,
И мысли – будто пчелы – липким роем.
На Запах Смерти... Взгляд – невольно – вниз:
Кто дверцу в преисподнюю откроет?
Пока еще дышу, а что потом?
Уже неважно... Главное – Он рядом.
Невидим и воздушен, как фантом.
Дотронуться... Но, может, и не надо?
Ладонь проходит сквозь пустую плоть,
Заухал филин зло и неприятно.
А память будто хочет уколоть –
Вернуть ошибки старые обратно.
Из трубки дым бледней… бледней… бледней…
Встает рассвет, запутавшись в гардинах.
И очертанья комнаты видней,
И трубка мага – лампа Аладдина –
Вмиг поглотила призрачный фантом,
Вернув его обратно в "Ниоткуда".
...я слышу долгожданное: "Пойдём!",
шепча сквозь слёзы: "Скоро буду! Буду..."
3-31. Строчка невозврата.
Есть черти, нет бога – доказано Кантом.
От света ползу, выбираясь из комы.
Я буду надёжным, как ты - хиромантом,
Дай срок, и неважно – секунды, эоны…
Ты мне нагадала: финальную строчку –
В один день с любимой побег из реала,
Объёмное счастье, двух мальчиков, дочку.
Сама-то ты помнишь, что мне нагадала?
Ты мне нагадала февральским днём, белым
Мечту – восприятия чистые двери.
Мой дух, управляя испуганным телом,
Лез в самое пекло, ведь я тебе верил.
Горящие камни, оплавленный броник –
Не то, что шептала когда-то гадалка
В отсутствие линий на левой ладони.
Спасибо, родная. Ошиблась – не жалко.
Вопросом становится выстрела точка.
Аксоны калечит свинцовое просо,
Затем прорастает в финальную строчку.
Вопрос невозврата – вопрос всех вопросов.
Надкушено яблоко, треснуло блюдце,
Застыла картинка… и мы умираем.
Скажи мне, гадалка, мы сможем вернуться
Туда, где нас ждут… из унылого рая?
3-32. Два моряка
Был старый дедушка Арон
Паромщиком особым,
И содержал он свой паром
В порядке образцовом.
Полвека плавал без труда
Проверенным маршрутом:
Прохладным вечером – туда,
Обратно – жарким утром…
Далёко с берега видна
Седая шевелюра.
Казалось, нет у жизни дна
Де факто. Но де юре…
В году две тысячи втором
Он путь земной окончил.
И встретил дедушку Харон -
Подземной лодки кормчий.
Схлестнулись взгляды стариков
Меж светом тем и этим.
Харон спросил «Ты кто таков?»
Арон ему ответил:
«Все знают Роню-моряка
Живые пассажиры.
Из наших рек твоя река
Вытягивает жилы!
Слезами полнится волна
И пенится от боли,
Спеша тебе вернуть сполна
Последние оболы»
Харон вдруг сделался учтив,
Хитро прищурил веки:
«Выходит, тезки мы почти,
И заодно коллеги?
Я эти деньги и еще
Отдал бы, нет и речи,
Чтоб навсегда оставить челн
Но путь мой бесконечен…»
И бурный прежде водоем
Покорно замер в штиле.
А в лодке, каждый о своем,
Паромщики грустили.
3-33. Ночная молитва ангелу-хранителю
О, Ангел-хранитель, душе моей данный с крещенья,
простри лучезарные крылья прозрачного света!
Я сердцем почувствую перьев огнистых движенье,
оно благодатным дыханием будет согрето.
Сложи ими купол живой над моей колыбелью,
и он отразится в душе несказанным покоем.
С тобой я не связан житейской своей канителью,
и тему безвыходной скорби на время закроем.
Храм тела подвержен ветрам в гипнотической ночи,
где дух мой свободный по волнам беспечности плавал,
но только сомкнул я с усладой усталые очи,
внезапно ко мне проскользнул между мыслями дьявол.
Он делает так, что я рвусь от бесплодных желаний
и в омуте страсти глотаю болотную жижу,
он нервы магнитит и сонную волю болванит,
и мысленным взором безумие в действии вижу.
От этой напасти в молитвы броню укрываясь,
под ангельским кровом блаженствуя, будто младенец,
я снова в утробе у матери сном забываюсь,
как в царство небесное будущий переселенец.
3-34. О вреде поспешных решений
История эта проста, как монета: явился киднеппер-дракон,
и, пользуясь силой, невообразимый нанёс королевству урон:
ужасно ощерясь, в глухую пещеру унёс королевскую дочь,
чей возраст, понятно, вполне пубертатный и всяких соблазнов не прочь!
Жила-горевала не в замке, а в скалах, где капала влага со стен,
и году к седьмому по отчему дому она загрустила совсем.
Не то что по дому – нам очень знакома такая девичья тоска:
без ханжества если, то просто принцессе хотелось иметь мужика.
Драконы, конечно, хорошая вещь, но отсутствует важный момент:
на разно да всяко дана им клоака, а это не тот инструмент.
В тоске и безделье летели недели, а молодость - троллям на корм,
и рыцари-принцы в попытке сразиться всегда превращались в попкорн.
Что крики да слёзы в немыслимых дозах?! Драконьи порядки рулят...
Кручинилась в думах, но как-то фортуна, удачно подставив фасад,
послала ей принца. И надо ж случиться – внезапно повержен дракон!
Врывается парень, немного в угаре, местами слегка подкопчён.
Являясь примером хорошей манеры, принцесса отводит глаза:
хотелось бы сразу, да вот же зараза, до брака принцессам нельзя!
И парень – не призрак, и, кажется, близок у сказки счастливый конец,
но свадьбу охота, и нужно всего-то: безделица - пара колец.
За чем дело стало? В пещере металла блестящего просто не счесть:
агаты и злато - дракон же богатый - и кольца, наверное, есть!
И кольца, и вина нашлись, очевидно. И это случилось, аминь!
Проснулись супруги в объятьях друг друга, да только... уже не людьми.
3-35. Ирония судьбы
Не видеть бы вовек мне ту парадную…
Обедать шёл. Почти за квартал пахло так,
Что размечтался - вот сейчас порадую
Себя котлеткой. Тут - она. Распахнута.
Зашёл и вижу – вся в свечах гостиная.
И музыка звучит. Довольно пресная.
Хотел назад, а мне – не будь скотиною,
Читай уже, тут много интересного.
На стенах списки длинные, их тысячи -
Фамилии и льгот перечисление.
Ну, надо же – трудился кто-то, вычислил:
Вот садик, вот курортное лечение,
А вот и метры точные жилплощади…
Пришло на ум - писал какой-то чокнутый,
Зачем же так открыто? А не проще ли…
И вдруг заметил, все моё - зачёркнуто!
Фамилия, и адрес, и так далее -
Позорно-красным! Подчистую! Нате-ка!
И даже слова вымолвить не дали мне.
Я вычеркнут из жизненной тематики.
Побрёл в лесок, сажал который лично я.
На лавочке моей скучают отроки,
И вырезано слово неприличное.
Достал веревку, мыло, снял кольцо с руки…
Прощай, жена! Прости, сыночек Вова мой!
Сейчас расстанусь с миром. Вот и песня вся…
Вдруг вижу – на осине облюбованной
Халдей какой-то только что повесился.
Оценок пока нет
Свидетельство о публикации №:
4531
3-2
3-8
3-20
3-34
3-8. Ночное
3-25. Неслучайная встреча
3-32. Два моряка
3-8. Ночное
3-11. Туристка
3-32. Два моряка
3-9
3-12
3-21
3-34
3-10. Кот
3-20. Час быка
3-24. Гость
3-25. Неслучайная встреча
остальное позже.
3-7
3-8
3-9
3-32
3-34
3-2
3-12
3-20
3-24
3-34