ВПК. Параллельный турнир. В отрыв!

Всё меняется. Чужие становятся 
мне родными. А родных - больше нет.                                                                        
Слева - демон о душе беспокоится.                                                                         
Справа - ангел сердцу льёт чистый свет.                                                           
Привыкаю к тишине одиночества.   
Послевзрывье - мир абсурда, где боль
держит цепко. Не живётся, а корчится...
Бьётся памяти безумный прибой.

Пахну йодом и тоскою звериною,
непослушную глотаю слезу.
Весь пропитанный насквозь медициною,
а внутри растёт отчаянья зум.
Медсестрёнка мне постель белым выстелит,
ниже бёдер - ровно... Ног больше нет...
Лучше б кома... Или сердце чтоб выстрелом
успокоил снайпер. И - вечный свет...

Не помогут здесь ни крики, ни жалобы.
Без тебя, родная, я захандрил.
Хоть бы смертушка меня поприжала бы,
Чтоб душой взлететь до райских перил.
Жизнь моя зачем-то мается-кружится,
словно дым над папиросным бычком.
А внутри – тот день: кровавая лужица
да глаза твои с широким зрачком…

Тело – церковью пустой. Сердце – там, где ты. 
В беспросветность выпадаю к утру…
Выжег веру лютый август – черны цветы.
Души шепчутся – огнём на ветру...

Зелёный лист отъев до середины,
Устав от погрызательных забот,
Окуклилась. Как будто у камина
Свернувшийся в клубок домашний кот -
Застыла под конец трудов и света,
В начале пустоты, в кромешной тьме,
Не жалуясь на то, что не доето,
Без самоедства в маленьком уме.

Она спала подобно Фудзияме,
Опутавшей себя в ночной туман.
Ей грезилось, что мир, забывшись, замер,
А гусеничке миг чудесный дан,
В котором беспредельность и конечность,
Сливаясь, зачинают новый день,
Где два крыла заложены за плечи,
А усик смысла - лихо набекрень.

Она –пылинка в жизненном бедламе.
Ей не везёт с делами и тылами,
И даже с равновесием весов
Не "катит"… Как в комедии с Ришаром.
Лишь катит осень в платье обветшалом
Расколотой фортуны колесо.

Легко ли жить, ничем не обладая?
Но жизнь – она не жила золотая,
А жёсткий опыт на разрыве жил…
Кольцо судьбы сжимается упруго,
А выпадешь из замкнутого круга -
И нет тебя. Как будто и не жил…

…Она бредёт, заглядывая в лица,
А в них – тоска… и хочется напиться
Бесплатного осеннего дождя,
Упасть в объятья старого трамвая
И ждать, куда же выведет кривая, 
Став самой отрешённой из бродяг…

Набрякло время в сырости подвала.
Амбициозность города достала,
Как достают сквозь куртку холода. 
Её удел -  бродить по полумраку
И называть бездомную собаку
Единственной подругой.
Навсегда.

Пегасы сдохли. Никотином
придушен пони - серый пуф.
"Нет счастья в жизни лошадиной",-
прошамкал стоптанный ботинок,
вздохнув.

Смотрю задумчиво на мебель:
в прихожке - женино трюмо.
Пегас в анфас, а в профиль - лебедь,
как авторское в ширпотребе
кино.

Сейчас допью Budweiser пенный
и оседлаю табурет.
Да, мой Пегас несовершенен
и бьёт копытом довоенный
паркет.

А, может, не в Пегасах дело?
Былое с думами пропил,
перо, как вобла, проржавело.
Иль муза просто пожалела
чернил?

Как протрезвею, буду плакать,
когда Пегас прочтёт меня
и скажет гласом Пастернака:
"Как мало Слов, как много шлака!
Фигня".

В этом городе тёплом и светлом
не построен наш каменный дом,
не скрипит потревоженный ветром
старый флюгер-кораблик на нём,

и ручей, в узком русле прохладном,
не бежит по пригорочку вниз,
за узорным резным палисадом
не красуется гордый нарцисс.

В окнах вечером свет не заметить,
нет в гостиной часов в полный рост,
там босыми не бегают дети,
не таскают котенка за хвост.

На столе нет графина с портвейном,
нет дивана и пледа на нём
и за ужином долгим, семейным,
мы не делимся прожитым днём.

Но надеюсь, что все же однажды,
упустив столько зим, столько лет,
я все старое брошу отважно
и куплю в этот город билет!

Вот день, в котором нет меня еще,
но полон мир, ему совсем не пусто...
Несет рыбак ведёрочко с лещём,
у берега ледок прозрачно хрусток.
На левом берегу дымит завод,
машины по шоссе бегут цепочкой,
на смену мама юная идет,
еще не зная, что родится дочка.

Вот день, в котором нет меня уже,
но мир все так же славно существует--
к концу сентябрь веселый порыжел
и по окну дождя слезятся струи.
Береза на ветру слегка шуршит,
стремясь прохожих голой веткой тронуть.
На памятнике Пушкину сидит
нахохлившись угрюмая ворона...

Была ли я? Конечно же была!
Жила, любила, плакала, смеялась,
сполна хлебнула горести и зла,
меняла мир и с ним сама менялась!
Хоть не был путь мой розами увит,
оставили вселенной годы эти
немного больше света и любви,
от вот таких стихов про все на свете...

Всё помню--как ухаживал стыдливо я,
как сердце колотилось, лоб влажнел...
Она казалась самою красивою,
а то, что старше, даже льстило мне.

А то, что есть ребенок--дело пятое,
а что не мой--привыкну, полюблю...
Он пахнет молоком и свежей мятою,
найду я и к его сердечку ключ.

Я молод и хорош, но тем не менее
она, по сути, первая моя...
Как быстро все случилось--предложение,
помолвка, свадьба скорая, семья...

Год вместе--обернулась страсть привычкою,
жена с ребенком стали как родня.
И всё бы ничего, да вот обычная
она, совсем простая у меня.

И хоть добра, мудра, доброжелательна,
и ластится ко мне ещё сильней,
как ни стараюсь, ни смотрю внимательно,
а прежней красоты не вижу в ней.

Ей узковатым стал  халатик штапельный,
куда-то делся девичий запал,
расселись на щеках веснушек крапины--
чего ж я раньше их не замечал?

Родная, да... Была б еще красавица,
тогда семья пришлась бы по плечу,
а в двадцать два мне все девчонки нравятся,
я с ними днём и ночью быть хочу!

Досадно. И о чём я думал ранее?
Сбегу, так прокляну себя стократ.
Причина мне нужна для расставания,
чтоб "не судьба" и "я не виноват"...

А там--вперёд! Свобода! Жизнь--идиллия!
Большой круиз большому кораблю!

-- Да-да, я здесь. Что ты спросила, милая?
Конечно. Больше жизни вас люблю...

Я принял невозможное, жить без необходимого
первостепенной важности привычно для меня.
Вещей большое множество с клеймом "невыносимые"
с различной долей тяжести, ношу день изо дня.

Да разве это сложности? Взять то, что невпихаемо,
в дверной проём зауженный впихнуть, не повредив,
будь то рояли, лошади иль девицы нахальные,
всё важное и нужное - способен я один.

Пусть вид непрезентабельный и должность не элитная,
но без услуг носильщика не справится никто.
Оплата - поэтажная, цена - возможно литрами,
приду с друзьями сильными. Звони, уместен торг.

Гляжу на квадраты осеннего дня,
Решетка опять охраняет меня
От тех, кто не скован, кто весел и сыт,
И с воли на эту решетку глядит.

Мечталось о славе, но жизнь прожита…
Дурацкое слово «мечталось»… Туфта!
Я думал о славе… ну, думал, и что?..
Но жизнь подвела безотрадный итог…

Итог безотрадный?.. Какая фигня!..
Решетка опять охраняет меня?..
Скорей, от меня охраняет она
Того, на кого я гляжу из окна.

Решетка квадратит небес синеву,
А я за решеткой безвольно живу…
Небес синеву?.. Не стыкуются «с».
И как-то с лихвой синевы и небес.

«Квадратит» опять же… как будто свежо,
Но, может, не стоит переть на рожон?
Народ не оценит, инертен еси.
Народу шедевров подай-принеси.

Закованный в цепи, сижу на полу,
Гляжу на ехидную крысу в углу,
А там, за решеткою, лето опять…
Все, хватит, достало! Пойду-ка я спать.
 

Луна, усмехаясь, глядит с высоты,
И ветер брезгливо ерошит листы.
Само по страницам порхнуло перо:
«Сижу за решеткой в темнице сырой…»