Любовь на колёсах глава 12
Любовь, Любовь. Как ты прекрасна, безгранична, мощна и хрупка. Так и лезет, и липнет к тебе эта мерзкая сестричка из зазеркалья, ревность, гнусная убийца, подлая тварь о семи головах. Гоните её взашей, рубите её щупальца и выдирайте жала, а иначе она сожрёт вас, превратит в жалких, маленьких, бессильных. Любовь. Вера. Надежда. Всё. Ничего больше не надо.
Сашка вернулся из командировки. Конечно же, устал, конечно же, соскучился, но было что-то ещё, неуловимое, липкое, недоброе и опасное.
Сашка ревновал. Ревновал дико, зло. Пытался бороться, но ничего не получалось. Молча страдал, злился на себя, на меня и на весь мир заодно.
Я кинулась спасать нас. Он бурчал всякую чушь, на откровенный разговор не шёл. Тогда я, будучи дурой, решила его встряхнуть и, как говорится, клин клином выбить.
В городок наш кого попало не пускали, кого не попало тоже. Даже родственников без двух недельной проверки, хотя уж их-то давно перетрясли до трусов.
Но… Бегая по лесу для здоровья и пустоты головы, я нашла чудную дыру в заборе. Через неё частенько таскала подружек, жаждущих выйти замуж за красивых и здоровенных.
А если подружки прошли, то и банда расхристанных пьянчуг проползёт. План созрел. Детали по ходу пьесы.
Сашка ушёл в караул. Это вроде суток дежурств, только с пистолетом и автоматом. Я пригласила мужиков. Они с гиганьем и песнями загрузились в директорскую машину, кто не вошёл — запихнули в багажник. Ехать недалеко — выживет, даст бог.
Подъехали к «чёрному ходу». Машину Игорёк бросил в кустах и мы, бряцая бутылками, гитарами и пустыми нашими башками, потопали по тропинке. Пока шли по лесу, всё было хорошо. Но к дому, кроме как через весь городок, не пройдёшь.
Эти придурки начали маскироваться. Выстроились гуськом, я впереди, а они, пять обалдуев-панков, в лёгком полуприсяде, постоянно оглядываясь, рысили следом. Перископы накалились. Я прыснула и побежала. Музыканты ускорились полуприсядом.
Зашли в квартиру. Самый молодой, Геночка, измучившись в багажнике, решил принять душ. Остальные, обследовав мои «хоромы», и разочаровавшись, начали доставать бутылки и закуски. Я помогала. Генка орал в душе флойдов… В комнате брякали на гитаре.
Помывшись, Генка, недолго думая, напялил Сашкин халат и с криком: «Я чист, можете нападать!» выходил из душа. В это время входные двери с грохотом открылись, врезали Генке в лоб, Генка упал, халат распахнулся, под халатом, кроме Генки, ничего не было. На пороге муж в форме с пистолетом в руке. Глаза яростно вращаются, желваки рвут щёки, на губах висит: «Молилась ли ты на ночь?…» Генка вопит: «Не убивай, дяденька! Я не всю горячую воду вылил». Игорёк, под два метра ростом и столько же в плечах, вываливается в крошечную прихожку, придавливает Генку ногой к полу, защищая окаянный отросток, и вопрошает Сашку: «Мужик, те чё надо? Ты хто?» Сашка звереет. «Всё, — думаю — прощайте, мама и папа».
Но тут подтягиваются остальные, высовываются из небольших щелей между Игорьком и косяками. И вдруг Сашка начинает ржать, опускается на пуф и убирает пистолет. А один из музыкантов радостно орёт: «Бля, Капуста! Ёлы ж палы!»
Оказалось, давнишний старый знакомый. Далее всё по сценарию: водка, песни, ржач.
Потом, когда мы остались одни, Сашка всё мне рассказал. И про свою ревность, и про то, как бежал пять километров с пистолетом и хотел меня пристрелить. А в конце добавил: «Дура ты. А я — псих».
Сашка успокоился. Бдительные командиры — нет.