Ода себе, любимому - соответствующего размера

Первоисточник вдохновения:

Большая элегия

                                      Одному поэтическому сайту…Но! Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями и людьми случайно.

 

I.

Туда, в одном унылом декабре,

Доставили меня по первопутку…

Свой срок в филологической тюрьме

Я отбывал за мелкие проступки:

[Стихи утяжелял квадратной скобкой

И как попало рифмы расставлял]

 

Я в жизни видел много разных тюрем,

Но мне довольно сносно было в этой:

Проветренные камеры пусты,

А в одиночке – чистая постель.

На полках – книги строгими рядами,

В оригинале Кафка и Шекспир.

 

Кормили, правда, как в любой из них,

Однообразно: пресный Даль на завтрак,

Ефремовой трёхтомник на обед,

Сонет на ужин – твёрдый, как подошва.

 

II

И каждый день я вздрагивал, когда

Гремел ключами строгий надзиратель.

Нас приводили в полутёмный зал,

По ноутбуку каждому вручали,

Чтоб мы писали длинные стихи.

 

Формально ничего не возбранялось:

Верлибры, палиндромы, хокку, но,

Едва немного отклонялись строки

От верного классического курса,

Хозяин появлялся сразу. Тем,

Кто ритм и рифму благостные рушил,

Он лил в бокалы тёплую бурду –

Коньяк с одной звездой. Гертруда, пей!

– он говорил. Гертруды, каясь, пили,

 

И Гамлеты, чего уж там… Вообще,

Он парень – неплохой, наверно, был,

хоть я не понимал его ироний,

да и в глазах – коровьих и бездонных

Не виделось ни радости, ни боли –

Лишь точных рифм блестящее стило.

 

III

Я ночью, лёжа в камере, смотрел

На трещину, ползущую по стенке,

и засыпал. Увы, не снились мне

Дыханье моря, женские колени,

А только зал огромный, стеллажи

С хрустальными громоздкими гробами,

В них безнадежно, беспробудно спали,

Да-да, стихи хозяина тюрьмы.

 

Я гладил гроба мертвенный хрусталь,

Как на бокале, оставлял дыханье

Своё, и мне казалось, оживали

Стихи… открыв красивые глаза,

Шептали что-то,

Но звучало грозно: «Нельзя!»

 

IV

Обычным утром – в шляпе и плаще

Я из тюрьмы таки досрочно вышел,

За поведенье сносное, за то, что

Пообещал вообще не рифмовать.

 

Весной дышало море. Корабли

По небу мандельштамовскому плыли

На юг, и даже каменные львы –

[которых сроду мясом не кормили],

От солнца жмурясь, выгибали спины,

Натачивали когти о гранит.

 

Я пиво пил, вгрызался в шаурму,

Смотрел на мир – до одури прекрасный

И жизнь, за всю бессмысленность и праздность,

За рифмы, за безрифмие, за ммуу-

- жание своё, за новый пыл…

И даже за тюрьму – благодарил.

Душевный отклик: